Баг

Вадим был программистом уже четверть века. В девятом классе пошёл на компьютерный факультатив, и судьба его решилась. Преп, доцент на вычислительной кафедре мехмата, давал подопечным школьникам столько машинного времени, сколько они хотели. Да, да, и это гораздо больше, чем получали студенты.

Вадиму довелось ещё поиграться с Дэ’ковской Пидипи’шкой Одиннадцать-Сорок, той, что можно было программировать тумблерами на наружной панели управления. Ну, и с одной из первых советских клоней АйБиЭ’мовской Три-Си’ксти, гордо именуемой в союзном рендеринге ЕС-1030, то есть Единой Системой Десять Тридцать. Тогда все и всё были едины. Заметьте полезность ё.

Понятно, что движком его интереса было программирование, творение кода, отладка и запуск. Семнадцать секунд. Полёт нормальный. Детя родилось. Детя оторвалось. Детя уходит в небо.
Детя - это софт, программа, конечный продукт.

За двадцать пять лет он создал десятки красивых, полезных и работающих программ. Даже для российской клони Джепарди написал драйвер мультискрина.

Сегодня он пил. И думал о том, что случилось. Почему. И что делать.Чернышевский, твою мать, усмехнулся он, опрокинув стакан шардонне.

Драйв упал. Трахаться? Пожалте. Покажи пол-титьки, и он заинтересован. А вот программировать. На-а. Оскуде преподобный…

Он бросил курить ещё в Универе. Она не любила запаха курева из его рта. Он любил её. Бросил. Для этого была написана программка, когда-нибудь расскажу.

Конечно, подростком пил преимущественно портвейн и водку. Часто в виде “чайного коктейля”. Это когда брали чайник и сливали в него весь имеющийся алкоголь. Дринк их поколения. Ремарк томно вздыхал в сторонке. Не плачь, Эрих Мария, ром тоже пользовался респектом.

А сейчас, на переломе жизни типа мидл-лайф-кра’йсис, пришли мысли позаботиться о здоровье. Виктор перешёл на белое сухое. От него голова меньше болит. Потом, он не любил ни резких движений, ни резких эмоций, ни резких вкусов. Спокойный лактон определённых брэндов Шардоне сделал предложение, от которого Виктор не мог отказаться. Уже прошли годы, как он оставался верным своему выбору. Если бы кто-то знал, если бы кто-то обратил внимания, как он верен.

Но Драйв упал. Это технический термин такой - “упасть”. Если “программа упала”, значит - в программе ошибка, значит - в программе баг.

Володя понимал, нужно деба’гить, найти баг и устранить его. Пустяки. Дело житейское. Этим он занимается тридцать лет.

Одна из стратегий поиска бага - начать с ю’зерского интерфейса, обнаружить условия краха, повторить, и, подключив особую программку, именем деба’ггер, далее откатываться к источнику ошибки.

- Вась, - говорит Люсь, - ты котлеты капустные будешь?

Люсь озабочена здоровым образом жизни, и котлеты, абсолютно, я вас умоляю, - парные, без соли и перца. Он иногда спрашивал себя: зачтётся ли его смирение, когда придёт Азраил забирать его на Небо.

- Я бы чаю, - улыбнулся он.

Чай - как вино и кофе - знаменит эфирами. А жизнь эфиров коротка, как и жизнь человеческая. Да и начать её не всякому дано. Талант к чаю иметь надо или произволение свыше. Люсь этим не обладала.

- Сам, сам, сам, - поспешил он прервать попытку профанации. Люсь потянулась было к коробке с бумажными пакетиками. Если бы он хотел выпить настой бумаги, он бы использовал “Происхождение видов” Дарвина, которое пылится на полке уже четыре года. Люсь подарила на день рождения.

- Волт звонил, - говорит Люсь, строгая морковку.
- Какой Волт? - он в реале не помнит.
- Ну, Волт, Володя, - Люсь режет лук.
- Что у него, - Вась изображает озабоченность.
- Да… Жизнь у него не удалась, - пожимает плечами Люсь. - Представь. При его-то деньжищах.

Лук, морковь, томаты тоже будут парными. Но суп можно съесть, если украсть где-то соли.

Володя берёт чайник, победно благоухающий эфирами.
- Пойду немного поработаю, - говорит.
Он предполагает, чувствует, что баг, ошибка далеко в прошлом. Хочет ли он туда? Полезно ли? Какой про’фит-лосс вероятен?
“Неужели цыгане?” - спрашивает он себя.

Сестра с мужем, только что женатые приехали домой. Сестре отдали его комнату, родители в своей, а он у отца в кабинете на раскладушке. Положили его спать, а телек-то работает. Ему всё слышно, а слышит он криминальные новости. Нашли где-то в дальнем колымском посёлке ведро. А в ведре голова. Может цыгане, говорит следователь.

С тех пор, не с тех пор. Засыпать и вообще спать стало истинным мучением.
Разве что не в походах под Эльбрусом или на Кольском. Там без задних. Он бывал, он знает.
А в городе - жара, духота, цыгане (это конечно, был ещё прошлый, двадцатый век). Всегда закрывай форточки, ложась спать, чтоб не залезли и не украли цыгане.

- Мама со мной перед сном гуляла, - вспоминает Вадим.

- А кому морду-то набить?
- Езжай, Веня, справимся, на электричку опаздаешь.
- Не опаздаю. Вы меня не за такого принимаете. Я ошибок не делаю.
- Езжай, Веня.
- Ладно, помни! Портвейн или водка, никакого шампаня.
- А коньяк?
- Дался тебе этот коньяк. Бумагой травиться хочешь? Ну, бочкой, опилками? Спирту купи лучше охотничьего. Всё встанет и побежит. И Драйв.

А там рядом девочка эта, Оля идёт, ну, в принципе, первая влюблённость.
Я к ней приставать стал, за чулок потянул. Её со мной за одну парту посадили. Наглый, - удивился он себе. А потом портфель домой нёс. Потом на Тиль Уленшпигеля в кино. А потом она с Аркашей-бандитом стала ходить.

Что ещё.
Сочинял лет с семи.
Играл в театр, в самолёты, в шахматы.
В шахматном клубе завёл приятеля. Тот тоже любил шахматы и фантастику.
- У меня пятитомник Беляева есть.
- Ух ты! Дай почитать.
Приятель долго читал. Потом вернул.
- Отличная книга, - говорит. - Дай другой том.
Дома вытянул другой том с полки, чтобы завтра отнести другу, а ту книжку, что давал почитать, взял поставить на место. Вдруг середина книжки вывалилась, упала на пол. В руках - корочки обложки. А на полу лежали подклеенные вместе, и подрезанные по формату учебники геометрии для четвёртого класса.
- Не понял, - говорит приятелю в клубе.
- Ты о чём? - прикидывается невинным тот.
Было, почему-то, стыдно, но пришлось рассказать всё маме.
Через несколько часов мама вернулась с выдранным нутром Беляева.

Он был двоечником в первом классе. Мама, воспитательница детсада, сказала отцу: “Ты проверяешь математику, я - русский”. Он носил им свою домашку. Отцу в кабинет, маме на кухню. Уже в третьем классе был круглым отличником. Ему понравилось, когда хвалят. Потом, до конца аспирантуры, четверка была провалом.

- Вадь! Что самое главное в жизни, - спросила Люсь.
- Это просто. Всегда оказываться в нужное время, в нужном месте.
- Ты там.

Он никогда не оказывался в нужном месте в нужное время. Он всегда грёб против течения. Везде был своим и чужим.
Впрочем.

Каждый год на Пасху мама возила его на кладбище. Там он узнал, что его старший брат Кирилл умер от воспаления лёгких в возрасте десяти лет. Отец чуть не… В результате на свет появился он.

Он вспомнил, что с детства не любил своего имени. Такого тривиального, такого повседневного, такого незначительного. Он почему-то любил имя Мефодий и хотел бы родиться двадцать четвёртого мая.

- Бинго, - крикнул Мефодий.
- Нет, - ответила Люсь. - У тебя на карточке семнадцать, а выпало тринадцать.

- Нет, извини, - сказала Люсь. - Выпало двенадцать.