Психолог на полставки

Девушка в кресле рыдала, захлёбываясь в слезах и соплях. Пётр галантно подставил на столик рядом новую упаковку бумажных салфеток и, когда был максимально близок к девушке, жадно вдохнул её запах. Сирени и такого скорого пиршества. Как он давно не испытывал этого, как скучал по этому чувству. Обычно ему попадались дети, сбежавшие от родителей и букой сидевшие напротив, или женщины, просящие подмахнуть бумагу для абортария, что они, мол, посетили психолога и всё равно хотят процедуру. С такими было неинтересно. Они редко приносили удовлетворение. А вот она... Сегодняшний сеанс сулил прекрасное, вкусное, продолжение.

– Плачьте, плачьте. Это абсолютно нормально, – он заглянул в папку. – Лиза.

Он, как мог, пытался сдерживаться. Уголки губ дёргались, желая расплыться в улыбке. Длинные пальцы впились в подлокотник кресла. Он судорожно вздохнул и успокоился. Ему было невероятно сложно находиться рядом с предметом своего желания и не иметь возможности обладать им.

Лиза подняла заплаканное лицо. Прекрасное, немного припухшее, влажное и солоноватое на вкус. Пётр сглотнул.

– Лиза, если нужно привести себя в порядок, – как бы он хотел, чтобы она продолжила сидеть рядом и источать сладостный запах высвобожденных страданий. – То соседняя дверь ведёт в уборную, там есть... Всё необходимое.

Девушка благодарно кивнула и тихо выскользнула из комнаты. Пётр откинулся на кресле и наконец расслабил челюсть. Зубы – настоящие его зубы: длинные и острые, желтоватые – выдвинулись и заскрипели от голода. «Хватит», – одёрнул он своего внутреннего демона. – «Ты получишь то, что хочешь». Он с силой закрыл рот, но дёсны горели и чесались. Прикрыл глаза, пытаясь восстановить внутреннее спокойствие и охладить разум. «Одиннадцать в квадрате – сто двадцать один, двенадцать в квадрате – сто сорок четыре, тринадцать...» Пётр дошёл до тридцати трёх, когда дверь в кабинет скрипнула.

Лиза осторожно присела на краешек облезлого кресла, натягивая рукава дешёвенькой кофты ещё сильнее. Так синяки на её тонких запястьях почти не были видны, но для глаз Петра было не проблемой увидеть и эти синяки, и те, что были на теле, вместе с рубцами и свежими порезами.

– Я понимаю, что формально мы должны с вами встречаться только лишь раз, – он сделал пару заметок в заключении. – Но я был бы рад увидеть вас снова. Наш центр психологической помощи абсолютно бесплатен, и, если вы хотите, мы можем подобрать время для следующего приёма. Я здесь, правда, только на полставки, так что вот визитка. Здесь – мой личный номер телефона, звоните в любое время.

Он немного нагнулся, чтобы передать визитку, и на миг коснулся пальцев Лизы. В глазах всё потемнело, а зубы сами собой начали выдвигаться. Его нижняя челюсть неестественно подалась вперёд, а кожа побледнела. Он не ел слишком долго и теперь расплачивается за свою излишнюю разборчивость. Но ему повезло. Девушка только кивнула, прошептала «Спасибо» и, смотря в пол, вылетела из кабинета.

Через пятнадцать минут Пётр уже переоделся из строгого костюма клинического психолога в чёрный спортивный костюм, гораздо больше подходящий этому району города. На глаза – очки, на лицо – медицинская маска, благо сейчас этим было никого не удивить. Он шёл по следу Лизы легко, человек, избавившийся от кошмаров, оставлял чёткий запах, который Пётр считывал, как собака-ищейка. Очень голодная собака-ищейка.

Он петлял по подворотням, между бывшими заводскими общежитиями и разваливающимися малоэтажками, которые всё никак не могли расселить и снести. Запах вился красной нитью, отражаясь в битых стёклах и вчерашних лужах. Наконец он остановился у какого-то барака. Не выходя на свет, Пётр видел Лизу в окне первого этажа. Она стояла у старого шкафа и быстро собирала вещи. Он говорил ей, чтобы она уезжала из города сразу. К маме, подруге, бывшей однокурснице. Но, конечно, она не послушала. И, конечно, он именно на это и надеялся. На такое заброшенное и безлюдное место, где из свидетелей бабка в делирии и спившийся сосед. Он деловито начал раздеваться, аккуратно вешая костюм на ближайшую ветку.

Его удлинившееся ухо дёрнулось в сторону звука хлопнувшей двери, а узкий, уже больше звериный, чем человеческий, нос учуял запах злобы и ярости. За несколько секунд до того, как жертва вошла в его поле зрения, он уже её видел. Тёмный сгусток ненависти ко всему живому и насилия в первородном виде. Раскормленный кошмар, жирный, сочившийся чёрной патокой. Муж Лизы.

Обострившееся зрение различало даже волоски на руке мужчины, которую он занёс над несчастной девушкой для удара, но стекло, разбитое мощным телом зверя, уже летело осколками на обшарпанный линолеум маленькой комнатушки. Он одним махом повалил мужчину на пол и вогнал зубы глубоко в шею, сжимая их и перекусывая трахею и позвоночник. Кровь текла рекой. Багряной, наполненной жестокостью. И зверь жадно пил её и напитывался энергией, пожирая грязную вкусную душу очередного урода, который возомнил себя богом.

Но бога не было. Вместо него был хищник. Пожиратель кошмаров.