О дядюшке Берлиоза замолвим мы слово

Вместо предисловия:
Всё-таки Булгаков плохо с дядюшкой Берлиоза в своём романе обошёлся. А если быть ещё точнее: отвратительнейшим образом он с дядюшкой поступил. Поставил его в крайне неудобное положение и от души посмеялся над этим отнюдь не плохим героем. Хорошо хоть не убил и на том спасибо.

Но можно немного приоткрыть завесу того, что происходило с этим интереснейшим персонажем, после того как действия главного романа уже успели немного закончиться.


Глава I.
Максимаилиан Поплавский проживал в доме 96 на улице Жилянской города Киева, что находилась в пешей доступности от железнодорожного вокзала.  Куда он спешно вернулся из Москвы в совершенно растерянном состоянии.

Поплавский был убеждён, что с ним приключилось существенное недоразумение, в результате которого наследство в виде жилплощади покойного племянничка испарилось в далёкое никуда. Но стоп, стоп. Что же там произошло? Какой-то кот, проверивший его паспорт и отменивший ему пребывание на похоронах. Отмороженный бандит Азазелло, больно спустивший его с лесницы и ограбивший его самым наглым образом. И запретивший ему претендовать на наследство в довольно убедительной угрожающей манере. А ещё этот в клетчатом с пенсне. Всё это какой-то бред. Плохой сон. Чертовщина какая-то.

Он так и не смог объяснить всё это внятно жене, которая его каждый день пилила. Плакала, как им тесно на Жилянской и как с треклятой жилплощадью в Москве все резко измениться в самую лучшую сторону. И как еда станет вкуснее, а травка зеленее.

Все норовила вернуть его обратно, насильно посадив на поезд с чётким заданием без квартиры не возвращаться. Из газет Поплавский узнал про пожары в Москве и про то, как с похорон пропала голова Берлиоза . Где-то он понимал, что все это каким-то странным образом связано с проклятой квартирой, в которой ему не посчастливилось побывать и теми гостями, которых он там встретил. Но как все это объяснить жене, которая и слушать не хотела никаких возражений под угрозой развода? Ну и пусть! Он твердо решил, что скорее разведётся, чем вернётся в эту Москву в эту квартиру. Нет, это чёрт знает что такое твориться! Черт знает что. Все эти размышления, особенно чертыханья,  прервал внезапный голос:

- Не парься, голубчик, я избавлю вас от этих проблем, - донёсся голос из большого чревовещательного зеркала, что висело в комнате. Поплавский сам смастерил для него раму из моренного дуба.

- Кто это говорит? Что за чёрт? - испуганно спросил Поплавский, продолжая чертыхаться. Хотя его уже ничего не удивляло. Раз ему довелось беседовать с чревовещательным котом, то и зеркало ему теперь нипочем.

- Уже никакой не чёрт. Господин Воланд меня тут давеча уволил, решив, что я уже отработал свой долг, - сказал немного обиженно средневековый рыцарь, вылезая из зеркала.

Он открыл свое забрало и Поплавский сразу же его узнал. А как не узнать-то? Это же тот - в клетчатом пиджаке и с пенсне. И голос тот же.

- Что вам надо?! - не на шутку испугался Поплавский, попятившись к двери.

- Разрешите ещё раз отрекомендовать себя. Меня зовут Фагот Коровьев. Состоял переводчиком при весьма важной особе, - запел свою обычную шарманку рыцарь, - Вот ведь какое дело, уважаемый Максимаилиан Афанасьевич, вам совершенно нечего бояться. Вы могли бы подумать, что сильно рисковали, явившись в квартиру покойного племяшки. Ведь мало из тех, кто встретил Воланда, нормально доживает до старости. Все, как правило, становятся внезапно смертными, если не в тот же день, то, по крайней мере, в тот же месяц. Ну или целый год протянешь, если ты счастливчик. Вам же голубчик на роду звездами написана очень долгая и интересная жизнь. И ни дьявол, ни Бог, ни даже вечно пилящая жена поколебать это обстоятельство никак не может. Между нами говоря-с, только  т-с-с-, - Коровьев при этом шутливо озирнулся, поправив пенсне, - Есть более могущественные силы, чем даже Бог и Дьявол со своими играми в Ад и Рай. Со своими грешниками и праведниками. За столетия служения на Воланда, как же меня достали все эти их игры!

После этих слов Фагот плюхнулся заправски на самодельное кресло-качалку, бряцая доспехами. Кресло Поплавский сам смастерил в свободное время. Он работал экономистом в киевском жилспецстрое. Но работа была скучная и заунывная. Для души же в качестве хобби Поплавский мастерил ножиком кресла, столы, табуретки и другие занятные безделушки. Его жена выносила некоторые его поделки на пересечении улиц  Паньковской и Саксанского, где по выходным иногда устраивали ярмарки или стихийные рынки. И там продавала плоды его любимых трудов, чтобы не загромождать мебелью маленькую квартиру, и копейка лишней никогда не будет.

- А покойный Берлиоз имел несчастье повстречать этого вашего Воланда? Поэтому у покойника пропала голова и с квартирой такие непонятности? - спросил уже успокоившись Поплавский. Речь Коровьева не выказывала никакой угрозы. А к мистическим происшествиям: к разным там приведениям, ворожбе  или полтергейстам - киевляне уже давно привыкли. Их ничем таким не удивишь.

- Да, имел несчастье не только повстречать, но и поспорить, пытаясь ему доказать, что его - Воланда - якобы нет  и никогда не было на свете. Представляете? Вот и додаказывался! - зевнул Коровьев, рассматривая невзрачный потолок, на котором виднелись пятна, оставленные  заливавшими соседями.

- А вот эти все пожары? - сказал Поплавский, указывая на газеты.

- А это? Да то мы немного с Бегемотом почудачили и пол Москвы сгорело.

- Беге — кто там?

- Бегемот - ну, это тот, который чёрный здоровенный говорящий кот, больше похожий на подростка пантеры. Вы его встречали в квартире покойного. И это он вам телеграмму посылал.

- Да-с, встречал, - коротко отрезал Поплавский, вспомнив наглого чревовещательного кота исполинских размеров. Он тоже сел на табуретку. Возникли минуты неловкого молчания, когда слышно было только стук часов, висевших на стене рядом с зеркалом, из которого вылез Коровьев.

- Но не волнуйтесь, голубчик. Киев мы поджигать не собираемся, - будто читая мысли, успокаивал Фагот, - в Киеве я тут один, потому что мы можем помочь друг другу. Вы мне, я вам. И я больше не состою в свите мосье Воланда. Я уволен окончательно и бесповоротно, так что никаких прежних шалостей. Ну, разве что совсем слегка.

- Давайте обсудим. Но сейчас жена вернётся. Как же мы тут? - развёл руками Поплавский.

- О, не волнуйтесь. Говорят тут у вас недалеко есть замечательнейший Ботанический сад с древними дубами, с сакурой, которая может ещё цвести в это время и с этими вашими каштанами, которые иногда бью киевлян по голове своими плодами. Давно хотел там побывать. Можем там погулять и все обсудить.

- Но вы в рыцарских доспехах. В Киеве тут не Москва, но всё равно милиция не дремлет. И НКВД тут тоже имеется.

- И за это не переживайте, голубчик. Поскольку я больше не шаловливый чертёнок в свите Воланда, а пребываю средь людей в статусе обычного приведения, то видеть меня сможете только вы и никто другой. Но все равно лучше держаться подальше от людей, чтобы они не подумали, что вы мирно беседуете сами с собой и не вызвали скорую.


Глава II.
Ботанический сад Киева. Дубовая роща, где белки таскают жёлуди в дупла или кидаются ими в ворон. Если ты тучный человек, как Поплавский, то в этот сад очень тяжело подняться, особенно если идёшь не с высокого центра, например спускаясь с площади Михайловской, а поднимаешься в крутую гору с низкой Жилянской. Но если ты все же преодолел эту высоту, то как же там хорошо в тёплое время года. Можно укрыться в тени, затеряться средь деревьев, слушать пение птиц и тихо беседовать с приведением в сверкающих доспехах.

Коровьев:
- Мне очень нужно попасть на шабаш киевских ведьм на Лысой горе.  Это на подоле рядом с Андреевским спуском. Там ещё под горой находится домик, где в детстве жил и вырос один писатель, написавший роман про Понтия Пилата.

Поплавский:
- Вы хотите сказать «Замковая гора». Её приезжие постоянно путают с Лысой. Какие писатели там жили, я не в курсе, но на Андреевском спуске находится именно Замковая гора.

Коровьев:
- Вы местный, вам виднее, голубчик. Поэтому я к вам  и обратился. На Замковую, так на Замковую. Главное, чтобы там хоть одна ведьма была.

Поплавский:
- А я чем вам помогу?! С ведьмами не знаюсь. И с любой другой нечистой силой тоже. Не мой профиль это. Я больше по дереву.  Могу ложку выстрогать или крестик на пузо.

Коровьев:
- Упаси меня Боже от этой напасти. Только символов пыток и распятий, пожалуйста, не надо. Видите ли, уважаемый, вернувшись в статус обычного приведения, я могу контактировать только с теми, кого встречал, работая на Воланда. Поэтому с ведьмами связаться без вас не смогу.

Поплавский:
- Но на вершине Замковой горы находится древнее кладбище. А шабаши там проводятся прямо на этом кладбище в полнолуние поздно ночью за пару часов до первых петухов. Говорят, там приносят человеческие жертвоприношения и устраивают сексуальные оргии прямо на могилах. И даже если меня в жертву не принесут, то вполне могут изнасиловать. А я ведь женат.

Коровьев:
- Ничего, Поплавский, ваша жена это немного переживёт. А занятия публичным сексом вам явно не повредят. Вы так сильно зажаты. Боли в спине и ваш ревматизм как раз из-за этого. Нужно раскрепоститься.

Поплавский:
- Но всё равно страшно. Ночью на кладбище. Там сила нечистая. И бандитов можно встретить. И патрули арестовать могут.

Коровьев:
- Со мной вам нечего бояться. Я веками работал на самую нечистую из всех самых нечистых сил на свете и знаю её как облупленную. К тому же  при жизни я был рыцарем и смогу вас защитить, - сказал Фагот и для пущей убедительности надел на лицо рыцарское забрало.

Поплавскому стало спокойней. Быть изнасилованным толпой прекраснейших киевских ведьм - не самое страшное, что с тобой может в этой жизни случиться. На этом месте особенно разыгралась его фантазия. Стало любопытно, в каких позах и как именно они будут его насиловать. Бывает же такое, что пилящая жена надоела?

Фагот оставил Поплавского наедине с этими мыслями и исез также внезапно, как и появился.
За эту услугу Поплавский попросит Коровьева решить его проблему с женой. Хотя проблема может решится сама собой, в зависимости от того, что произойдёт там на Замковой горе.
Но тогда о чём ему просить? Вернуться в Москву и вновь попытаться вернуть себе наследство в виде квартиры №50 на Большой Садовой? Правда интуиция  подсказывала, что о таких вещах нельзя просить. Ведь итог известен и он там только один - его в Москве арестуют. Как арестовали и расстреляли многих других претендовавших на московскую жилплощадь. Москва никогда не любила приезжих. Лучше жить в спокойном любимом Киеве и забыть про проклятые московские квартиры. От всех этих мыслей под сенью  многовекового дуба Поплавский уснул.

И снилась ему лунная дорожка, по которой бродил Пилат и Иешуа. Они то ли спорили друг с другом, то ли Иешуа успокаивал Пилата:
- Ты меня удивил! - говорил Иешуа.
- Нет, это ты меня удивил! - вторил ему Пилат.
- Ты ведь настоятельно просил иудейских первосвященников не казнить меня. Ты сделал все что мог. Всё что от тебя на тот момент зависело. - успокаивал его Иешуа.
- Но мог бы сделать ещё больше! Червь сомнения, что я не сделал все что мог, до сих пор грызёт мою душу.
- Отпусти этого червя. Пусть он уползёт глубоко под землю, где ему самое место. Открой свою душу для света, которого ты вполне заслужил. - советовал Иешуа.

Это был прекрасный сон. От него на душе Поплавского становилось особенно спокойно и светло. Вся эта мирская жизнь с её вечными заботами, праведными поступками и грехами будто бы тускнела по сравнению с этим предвечным светом. Будто бы превращалась в кусочек грязи. Если поместить в этот кусочек зерно и полить его водой жизни, то из него прорастёт цветок или дерево. Если же не посадить или цветок умрёт, то от яркого жаркого света кусочек земли просто засохнет, превратившись в пыль, которую развеет ветер вечности.


Вместо эпилога:
На Киев опускалась ночь. Зажглись фонари, от чего волшебный город особенно преобразился. Поплавский всё ещё спал и картинки недалёкого будущего проносились перед ним занятной чехардой. Публичный секс на Замковой горе всё таки состоится. Но многое чего там ещё состоится, о чём подробно не напишешь и что Поплавский ещё толком сам не понимал, а только видел образы.
Как Поплавский в полнолуние придёт днём пораньше, притаившись на кладбище Замковой горы, пытаясь выследить толпы беснующихся ведьм. Как никаких толп он там не найдёт, но случайно встретит одинокую и несчастную, которая по совместительству окажется конотопской ведьмой в двенадцатом колене, которая приехала в Киев и по незнанию перепутала гору и вместо Лысой пошла на Замковую, чтобы в полнолуние найти там себе подруг из киевских ведьм. Ей тоже не повезёт в поисках.
Как два одиночества из-за этого неловкого совпадения понравятся друг другу. Как Поплавский будет смешить её рассказами о чревовещательном чёрном коте и познакомит с Коровьевым. О чем будет просить Коровьев ведьму. Как она поможет Коровьеву и как будут складываться её отношения с Поплавским. Как бывшая жена Поплавского уедет навсегда в Москву в попытке занять пресловутую квартиру 50 на Садовой. Как Поплавский очень даже будет рад этому, но в качестве платы за свои услуги потребует у Фагота подкупить Геллу, чтобы та украла голову Берлиоза у Воланда, когда тот потеряет к ней всяческий интерес. Как Поплавский похоронит голову племяшки на кладбище рядом с родственниками, освободив душу покойного из адского плена. И как Поплавский выстрогает из дерева маленькую рыбку и в качестве благодарности подарит её на прощание Фаготу, как символ первых христиан. Как попросит, чтобы он обязательно повесил её на шнурке себе на приведенческое пузо и когда-нибудь нашёл свой путь к свету Иешуа.

Обо всем этом тут  не расскажешь. Все это истории для нескольких рассказов или даже целого романа. Поэтому оставим их читателю на до-фантазирование. Но даже беглого взгляда на это достаточно, чтобы понять, насколько сильно Булгаков ошибся в дядюшке Берлиоза, поглумившись над ним. Потому что дядюшка всех переживет, включая и самого Булгакова. Уйдет в мир иной очень счастливым и будет смеяться последним.