На пути к внутренним грибкам (Упоротый-2024)

     У пенсионера Альфреда Подребёрышкина кто-то просверлил в стене отверстие, и  через него что-то торчало колючее. Альфред вначале не понял, что торчит и даже боялся посмотреть от испуга. Но колючка не исчезала, долго нюхала спёртый холостяцкий воздух Альфредова жилища, пару раз с брызгами чихнула. Мужчина глубоко зарылся под одеяло, перестал шевелиться, прикинувшись мёртвым. Через пару минут острые шипы прокололи толстую вату, пенсионер дёрнулся, заплакал.

     На Подребёрышкина смотрел гриб. Подберёзовик был в скользкой шляпе с прилепленным на ней листом, ножка гриба, обросшая зелёным мхом, отдавала лесной сыростью и пятизвёздочным коньяком «Арарат». Из гриба торчали сосновые иголки. Лист отклеился от шляпы, прилепился к щеке пенсионера, из неё тут же стремительно полез молоденький маслёнок.

     В окно трёхдневной щётиной тёрся октябрьский день, лохматые тучи вяло слизывали туманную сырость и плевались в давно немытое стекло. Альфред постепенно обрастал грибами, жёлтый сумрак  скоропостижной осени окрашивал буйную грибную поросль в оранжевый перламутр. Через какое-то время мужчина сделался как Подосиновик, хотя веки ещё были похожи на шляпки маслят, из глаз тонкой струйкой стекала прозрачная слизь, расплывалась вязким фрагментом кошмарного сна.

     Авдотья Егоровна позвонила в дверь, когда всё закончилось. Пенсионерка давно питала неравные чувства к Подребёрышкину – захаживала к нему после полудня, чтобы настроить приёмник на Радио Америки и слушать запрещённую волну. Они вместе так коротали долгие осенние вечера. Шляпка подосиновика просачивалась сквозь дверной глазок, но она этого не заметила. Дверь открылась сама собой, Авдотья шагнула. Правая нога с тяжёлыми всхлипываниями легко убежала далеко вперёд, красиво скользя по маринованным маслятам, левая зацепилась за порог. Женщина так и осталась лежать в липких навязчивых воспоминаниях. На голове пробивались молодая поросль сыроежек, в глазах тяжёлым омутом сочился клейкий воздух. Радио пыталось трещать, сифонить, но  выдавало мелкой дробью пии.. пипип.. пип.

     В рассветном дне тонкой атласной лентой серебрился иней. Подмороженные листья неровно лепились ближе к фасаду или просто лежали там, откуда упали. Шамкающей походкой сливовые тучи натыкались на солнечные лучи и рвались под тяжестью света. Опадали шерстяными комками в просветы осеннего утра. Авдотья приоткрыла шляпку правого глаза – комната была обтянута лиловыми акварелями. В расстроенном кресле сипло возвышался бывший Альфред Подберёзовик, бережно приклеивал сосновые иголки к холодной ножке тела, другой рукой пытался найти радиостанцию.

     «Доброе утро, Альфичек» - слова проскальзывали сквозь сомкнутые губы женщины. «Альфичек» от звука вздрогнул, отпрянул назад. Вчерашнее отверстие в стене за ночь сделалось шире, виднелась грибная поляна. «Мы с тобой грибы, Авдотья, пора в путь».  Он отхлебнул из «Арарата» пару громких глотков, но в стене уже зиял ноябрь.