НЕУЛОВИМЫЙ

До поезда оставалось часов пять. Я решил прошвырнуться. Не то, чтобы город вызывал большое любопытство, но, когда бродишь с мёдом поэзии в кармане, любая вечерняя улица — бездонный сундук с историями. Когда холод принялся вить гнездо под ветровкой, я открыл один из подвальных ящичков на чётной стороне и аккуратно упаковал себя внутрь.

Место называлось "Чайная", но с алкоголем дела там обстояли лучше. Пригревшись, я заметил, что многие проходят зал насквозь, скрываясь за широким проёмом с занавеской. Занятно.

Откинул занавеску — смотри-ка, концерт. Ну знаете, как бывает. Проклятые поэты местного разлива, мессии с гитарами, томные нимфы со стихами. Каждый приводит с собой друзей, оганизаторам копейка со входа, кабаку пиво с бара. За двести рублей я стал обладателем складного стула у стены.
Было много самолюбования. Поз. Хватало искренности и молодого задора. Но в среднем по больнице вяловато. Спустя время мне стало интересней наблюдать за зрителями. Глаза зацепили лысоватого мужичка хорошо за тридцать. В очках и при галстуке. Явно в лучшем своём, хотя и поношенном костюме. Заметно было: он старался быть другом каждому. Аплодировал всем песням и стихам подряд. Оживлялся при удачных панчах. Вскакивал и благодарно жал руки тем, кто сходил со сцены. А они спускались в зал, принимали ударную порцию восторгов от друзей и родни и вместе покидали зал, исчезая за занавеской.

Мне тоже пришлось исчезнуть по зову мочевого пузыря. Потом я взял пива на баре и зацепился языками с барменом. Когда вернулся в зал с поэтами, вечер был почти кончен. Я встал сбоку от ширмы, чтобы не проходить перед сценой. Толкнув меня плечом, мимо протиснулся ведущий в облаке коньячного аромата. Немного качаясь, он взгромоздился к микрофону и сказал, поглядывая в бумажку:
— А сейчас — кульминация нашего вечера. Неуловимый... Где это было? А! Неуловимый микс романтики и... чего-то там ещё в поэзии Ивана...

Фамилия прозвучала неразборчиво. Бросив в зал дежурное "Встречайте!", он спрыгнул вниз и удалился за ширму, обдав меня смехом и звоном бокалов других организаторов, отмечавших успешный концерт.

Мужичок с залысинами медленно взошёл на сцену. Постучал по микрофону. Дунул. Кашлянул. Снял микрофон со стойки. Потом снова вернул на место и растерянно посмотрел в сторону качающейся ширмы.

Кто знает. Может, он давно достал стихами жену и детей, и они прогнали его на охоту за славой, с облегчением оставшись дома. А может, и не было у него ни детей, ни жены.

За ширмой позвякивали стеклом, смеялись, бубнили тосты и шутили — наверняка удачно. А мужичок на сцене снова снял микрофон со стойки. Набрал воздух — и отпустил его за ненадобностью. Потом подвинул стул и сел перед пустым залом, уронив руки на колени.

Он сидел и молчал. Мы молчали оба. Я не знал и никогда не узнал, какие у него стихи.

Но это был вечер самой пронзительной, высокой и невыразимо грустной поэзии.


Писано для Чемпионата прозаек.