Жизнь на плечиках

Она шла по знакомо унылой асфальтовой дорожке, лениво огибающей мрачный строй серых пятиэтажек. Вот уже видна непонятно зачем поставленная здесь скамейка, всегда грязно-синяя и облупленная, и рядом вечно переполненная пасть корявой мусорки.

Какая-то невыразимая тяжесть как будто медленно опустилась на Люсины плечи, даже любимый мягкий шарфик сидит неудобно, душит… Захотелось остановиться и присесть, подышать вечерней сырой прохладой, оттягивая момент возвращения в квартиру. Она и села, поймав себя на том, что думает именно так, «в квартиру». Не домой. Какой это теперь дом? И какое глупое слово – развод. Разве можно этим набором звуков обозначить пропасть, обвал, целую отрезанную жизнь?

Закрыть глаза и отключить всё: зрение, слух, мысли, особенно – мысли. Вообще не ничего не ощущать, просто – не быть. Совсем, напрочь!

На несколько секунд – или минут? – ей это действительно удалось, надо же. Всё стихло, ухнуло в мягкую тьму, даже сердце, кажется, растаяло и растворилось в ней… йогой, что ли заняться?

Люся осознала, что вот она снова бредёт, и сумка на плече, и последний серый дом позади, а прямо перед ней уже и перекрёсток. Как поднялась со скамьи, прошла всю дорожку – непонятно, неужели на автомате? На светофоре мигнул жёлтый, засеменил ножками зеленый человечек, и Люся обречённо двинулась по переходу, почему-то ярко полосато-белому, как только что нарисованному – когда успели обновить, днём, что ли?  Вон, и будку новую поставили на той стороне, даже надпись «Цветы» горит, и свет внутри горит тоже, и видны вазоны с букетами, шарики, какая-то зелень. Мило. А что, зайти, купить себе орхидею, например? 

Тут всплыло перед глазами весёлое лицо Вадима, белоснежные цветки-бабочки, и прозвенело в голове дурашливое: «А назовём-ка мы её Натуся, как ту забавную медсестричку,  ну которая меня из твоей палаты выгнала, а?» И сразу расхотелось не только орхидею покупать, но и вообще смотреть на цветы.

Обогнув раздражающий теперь магазинчик, Люся сделала несколько шагов и остановилась в недоумении. Потом оглянулась – и опять посмотрела перед собой. То есть? Ну ладно, переход, будка, но – дома, их что, тоже перекрасить успели? Стоп. Девятиэтажка на углу Пермской стала… раз, два…семиэтажкой? И парикмахерская – где высокое крылечко и неказистая дверь с вычурной вывеской «Винтаж»? Бред. Или что-то с головой, и она пришла в другой микрорайон, заблудилась, спятила?

Так, спокойно. Надо просто вернуться. Быстро - через переход (можно и на красный, благо, ни одной машины, даже вдали), обогнуть угловой дом, вот и дорожка, и скоро скамейка… да где же она? Как резко стемнело! И в сумерках маячит фонарный столб, но – другой, да что же это? Совершенно незнакомые фонари, удлинённые, похожие на гигантские косы. «А вдоль дороги мёртвые с косами стоят. И тишина».

Бред, бред! Хотелось метаться, кричать, звать на помощь – но вместо всего этого она прислонилась к столбу, заскулила тихонько.

И тут откуда-то сверху удивительно знакомый голос оглушительно выдохнул:

– Ну наконец-то.

Люсю как бы обняли за плечи и мягко подтолкнули. И она шагнула в яркий свет.

– И что с тобой делать, Людмила Алексеевна Косицына? 27 лет, детей нет, из живущих родственников мать, сестра, племянница, тётка. Гиподинамия, сколиоз, ВСИ, недавнее хирургическое вмешательство, невроз. Так, любимые книги, фильмы, музыка, – и нелюбимая работа не по образованию.  Потенциал…о, но какой потенциал!

Свет перестал резать глаза, и Люся смогла разглядеть сидящую к ней спиной женщину в чём-то лёгком и серебристо-полупрозрачном. До чего же странно знакомый голос! Перед говорившей не то стена, не то экран, по которому быстро несутся полосы, штрихи, силуэты…Набравшись смелости, огляделась – вокруг сплошной туман, шевелящийся, как дым, но не страшный, тёплый и приятный. Хотя в нём даже собственные руки видны нечётко, к тому же пахнет, как в больничной палате после кварцевания, и это слегка тревожно.

- М-да, не самый приличный вариант. Но как тебя угораздило провалиться?

Женщина повернулась, отвела рукой туманную дымку, как полог, - Люся нетерпеливо всмотрелась в очень, очень знакомое лицо и замерла. Перед ней было её собственное отражение. Или копия. Или? Опять бред…

Она потёрла глаза, щеки, зажмурилась – и снова всмотрелась. И женщина сказала её, Люсиным голосом:

– Ну что, всё ещё шок? Давай-давай, приходи уже в норму. Хорошо, сейчас прибавим конгруэнтности. Так лучше?

Туман несколько рассеялся, и оказалось, что они сидят на чём-то бесформенном, но очень комфортном.  Так. Если сон или даже галлюцинация – волноваться не стоит, это подумалось вдруг как-то очень ясно. Нужно просто играть в эту игру.

- Дда…лучше. А где я?

Ещё надо было спросить (по законам жанра): «А кто – вы?», но это почему-то показалось неуместным, да и не таким важным.

Женщина слегка поморщилась, задумчиво посмотрела куда-то поверх Люсиной головы, потом вздохнула и снова повернулась к экрану. Неуловимое движение руки в мерцающем оперении – и по огромному экрану побежали голубые волны, а потом обозначилась картинка. Улица, перекрёсток, дом. Крупный план. Да, это её дом! Люся вскочила:

– Да, я тут живу! Я… заблудилась?

– Заблудилась! Да провалилась ты, моя дорогая. Прямёхонько в щель между Проявлениями, понимаешь? Ну между мирами, что ли – так понятней?

Серебристое видение повернуло голову и озабоченно уставилось на неё. И что тут можно было ответить? Что фантастика, конечно, хорошо, и что если это сон, то неплохо тоже, даже интересно. И что если бред, то надо, наверное, что-то делать, куда-то звонить?

Две женщины зеркально смотрели друг на друга.

– Нуте-с, так, – совершенно как классический персонаж заговорила дама. – Не понимаешь, конечно. Ладно, не суть. Что вот делать теперь, спрашивается? В какое Проявление тебя запихнуть – нельзя же здесь оставить, в самом деле!

– А…можно мне – домой?

Люся вдруг подумала, что ей очень хочется именно домой, на свой неудобный, но такой родной диван («семейную» кровать она продала, ну и что? С получки новую купить), и чтобы по телевизору сериал, и под него нормально уснуть. А завтра взять неделю за свой счёт – и к маме! И пойти в лес, набрать грибов и долго-долго их чистить, и петь на два голоса с мамой длинные тоскливые народные песни, а потом сидеть на крылечке и смотреть на звёзды, укутавшись в большой бабушкин платок… И всё будет хорошо, обязательно!

– И всё? Вот дурочка. Да ты же теперь бес-смерт-ная, пойми! Ты можешь сменить свою дурацкую бесталанную жизнь на новую! А потом взять другую! И ещё! Понимаешь?  Смотри.

Она встала, лёгкий взмах руки вдоль стены – и та пошла волнами, а потом и вовсе растаяла. За ней оказалась огромное – кладовая, гардеробная? – пространство, занятое – заставленное, завешенное? – рядами пёстрых силуэтов – одежда? – на невидимых плечиках, и этих самых плечиков – ряды, ряды…

Но когда удивительная женщина будто поманила один из этих силуэтов и он, повернувшись вокруг себя, медленно поплыл к Люсе, она отшатнулась в ужасе. Манекен? Совершенно белое лицо, руки опущены, дорогой деловой костюм, изящные лодочки на безвольно висящих ногах…и вдруг всё это остановилось. Лицо как бы проявилось, налилось красками, ноги упираются куда следует - в пол, манекен будто ожил. Только взгляд совершенно неподвижен, полупрозрачен, направлен сквозь окружающее. Копия… её копия. Только невероятно улучшенная, и стрижка просто шикарная.

Ослепительно мелькнула догадка:

– Я…умерла? И-и..инфаркт?

Серебристый смех. И собственный голос - мягко, терпеливо:

– Смерти не существует, дурочка. Начитаются всякого, насмотрятся …как это, триллеров, фэнтези, кажется? А ещё эти ваши священники, экстрасенсы, маги, фаусты, воланды да всякие философские камни и крестражи, загробная жизнь, покой и прочее, прочее – жалкие попытки сложно и таинственно объяснить простое и вечное.

Наконец вопрос прорезался, прорвался через фантасмагорический сон ли, бред – да что угодно... Люсе попятилась от двойника-манекена, споткнулась и упала в нечто мягкое, обволакивающее, но с усилием подалась вперёд и повторила настойчиво, даже зло:

– Кто вы, и где я?

– Да всё просто. Ты как-то совершенно безответственно (я ещё с этим разберусь!) попала в щель между Проявлениями. А теперь нужно быстро вернуть одно из них – пока хаос не размножился и не повредил сущности материй, исправлять потом…ммм…слишком хлопотно.

Тебе следует немедленно выбрать любую жизнь, они перед тобой. Вот эта, например, (взмах в сторону манекена), очень успешная, хотя и недолгая. Автокатастрофа, уход мгновенный, даже боли не почувствуешь. Вернёшься – поменяем на следующую, и так далее. Желаешь примерить?

– …неет!

Люся даже сама испугалась, услышав рвущийся из неё крик.

– Не хочу!  А я должна выбрать, обязательно?

– Ну конечно. А как иначе? Такой вот побочный эффект от твоего распрекрасного положения. Но ведь это даже забавно. Подумай только, бессмертие в бесконечных Проявлениях! И при этом ты будешь всё помнить, бесконечно рождаясь, зная, что страдания, надежды, любовь - не навсегда, что это лишь такая ммм…роль, игра, что ли. Понимаешь, глупенькая?

– То есть всё будет как бы – ненастоящее?

– Конечно! Настоящее здесь, когда ты будешь менять Проявления. Но только предупреждаю – не стоит ни к кому и ни к чему живущему привязываться всерьёз! Отрывать потом больно очень…бррр.

И вдруг такой глубоко холодной и неживой тоской пахнуло из тёмных зрачков, что новая догадка поразила Люсю:

– А вы знаете, как это…больно?

Женщина-копия нахмурилась. А потом расхохоталась, почему-то очень неприятно.

– Ты жалеешь меня, что ли?  Вот уж… (она резко оборвала себя). Ничего, привыкнешь.  Ну – выбирай же! Можно сначала примерить, не бойся. Ну?

Люся встала, выпутавшись из объятий чудного кресла. И тоже резко, собрав всю решимость, потребовала:

– Верните меня…домой. Немедленно!

И даже кулаки сжала. Потом шагнула угрожающе и рванула край полупрозрачных одежд…

Ослепительная вспышка. Боль в висках и – взрыв? Или взрыв хохота?

Она открыла глаза. Привычный городской гул, шорох проехавшей мимо машины и такой милый сырой воздух. Твёрдая, но вполне удобная шероховатая скамья, одна рука сжимает сумку, в другой что-то крепко зажато… Люся, то есть Людмила Косицына, собственной персоной (27 лет и пр.) раскрыла ладонь, и в ней блеснул не то клочок легкой ткани, не то пёрышко. Задумчиво пошевелив пальцами, она опустила его в щель между деревяшками.

И – пошла по уютной теперь асфальтовой дорожке, всё быстрей и быстрей, угадывая в полумраке силуэты знакомых пятиэтажек.  Люся  шла и чувствовала, как легко и свободно развевается за плечами конец её старенького, но такого любимого полосатого шарфа.