Почти воздвиг

Вениамин проснулся оттого, что замёрз.

Жёсткая кушетка стояла в кухне под  форточкой, тонкое одеяло сползло, обнажив поэта по самые семейники, один носок почти сполз, второй и вовсе заночевал в ботинке. Никто даже не озаботился подоткнуть одеяло.

В доме к Вениамину относились без пиетета.

Жену взял из простых, чужда высокому, технолог на фабрике. Дети были на ней и воспитание получали соответствующее: тонких материй не понимали.

Вениамин приходил в начале седьмого (его контора, где он служил в оскорбительном ранге зам зава отделом, закрывалась в шесть), ждал, когда из кругосветки по магазинам вернётся жена, втягивал чуткими ноздрями томительные запахи из кухни и наконец, около восьми, бывал зван ужинать.

Дети, два лба-переростка, он даже не помнил, мальчики это или девочки (звали их Валя и Шура, поди разбери!), заявлялись поздно, когда старший Лойко уединялся в кабинете, мучительно искал рифму, конструировал тропы, шуршал бумагой, отматывал рулон и тянул за фарфоровую спусковую штангу.

Отпрыски нетерпеливо переминались с ноги на ногу под дверью, как будто не шли только что, негодяи, по тёмной улице, где под каждым им кустом был готов. Как будто какое-то звериное удовольствие доставляло им дёргать за ручку фанерной двери, и Вениамин долго после пытался вернуть состояние озарения, пока жена решительно не гасила свет ночника.

Он проваливался в сон, успевая заметить лишь, как выпархивает в форточку полупрозрачное жопастое существо с тонкими крылышками - Муза. У жены всегда всё настежь, злился Вениамин. Ранний климакс.

Поёжившись, он встал, обмотал свой не накопивший жира стан одеялом, край закинул через плечо, на манер римской тоги, и потянулся закрыть проклятую  форточку. Если бы кто наблюдал картину со стороны, он узрел бы профиль патриция и нашёл бы сходство с изваянием одного классика на Площади искусств.

Но смотреть на воздевшего руку Вениамина в этот ранний час было некому.

Воспоследует. Терпение!