|
Здесь опубликованы все рассказы авторов ЛитКульта.
Для удобства пользования разделом доступны рубрики. Работы расположены в обратном хронологическом порядке.
93 |
Наташа пришла домой как обычно. Мама придёт домой ближе к семи, есть время посидеть за компьютером. 21 декабря 2012. Что там про конец света? Надо посмотреть. Понятно, что это очередная истерия. Кто-то на этом зарабатывает славу, кто-то деньги, кто-то искренне сам пугается и всех пугает. Это Наташе ещё в дошкольном возрасте бабушка рассказывала, что вся реклама глупая, не заботятся там ни о ком, как говорят, а просто уговаривают купить. Придумают проблему, чтобы потом навязать решение. Мода насквозь искусственная и неадекватная.
Так это что, майя написали, что жизнь человечества должна закончиться в определённое время – и все поверили? Так Наташа года в три думала, что сколько жить ребёнку, решает его мама. Какая глупость, правда? Как вообще можно решать за другого человека? Никто же не знает его судьбы. Хотя этот очередной конец света уже наступил для адептов, они-то выключились из жизни. Кто-то собирается сорок лет сидеть в бункере. Сорок лет!
Наташа вообще хотела стать певицей. Но мнения по поводу её способностей сильно расходились. В школе её всегда выбирали для концертов. «Так никто больше и не хочет», - отвечали на это. Желающих действительно не было. Хотя для этого снимали с уроков, могли бы заняться чем-нибудь поинтереснее сорокаминутного стояния у доски. И класс бы не тормозили. И в школу бы тянуло.
И сейчас Интернет подкидывал рекомендации. «Странные танцы» «Технологии», «Я люблю тебя, Дима» Ларисы Черниковой, «Secret land» Сандры. Это всё Наташа уже смотрела. Тут другая песня, которую ещё не слышала. Отрывок, полминуты. Песня как из середины 90-х. Но в кадре почему-то смартфон. И машина современная. И календарь 2012 года. Написано, что это хит. Что это вообще? Наташа на школьных дискотеках слышала песни этого года, и такой там точно не было. Хотя сегмент не молодёжный, такое скорее слушают люди за тридцать.
Набрала в поиске – и ничего. Ну, как, по отдельным словам совсем другие тексты. Поиск цитаты - ничего не найдено. Разные поисковики не давали никакого результата. Может, переводная, как русская версия «Танцующих Эвридик»? Но прогоны через переводчик опять выдавали ошибку. Ну что это может быть? Певица ни на кого из известных не похожа. Отдалённо, конечно, на Ларису Черникову, но слишком отдалённо, с ней определённо не спутаешь. Хотя бы цвет глаз другой. Написала на разные форумы. Среди потерянных она не числится. Никто не ищет. То есть, даже здесь никто не поможет, искать придётся в одиночку.
Тут она вспомнила историю, как так в начале девяностых одну певицу бизнесмен убил, а потом песня стала потерянной. Но там клип полный, до конца, единственная запись – снятая с телевизора. И выяснилось это только в 2006, через тринадцать лет. Красивая была, естественная, не то, что сейчас все пластических операций понаделают. Карие глаза смотрели куда-то в никуда. Может, она всё уже знала? И это для неё была песня смерти, как матч смерти в 1942 году. Точно удалось установить только год – последний год её жизни.
Эта певица, которую сейчас раз за разом пересматривала Наташа, была чем-то похожа и на неё, и на Наташу. Те самые карие глаза, как у мамы. Словно у них одна мама на двоих. Но это была женщина из девяностых. Как так? Может, пародия, пересъёмка? По мелодии не найдёшь. И возраст может быть юный, как у Ларисы Черниковой, а может и сорок-пятьдесят лет. Скорее, второй вариант. Забытая звезда решила выпустить что-то новое, и результат превзошёл ожидания. Но как сейчас можно потерять песню? Это в доинтернетное время было возможно, записи терялись, но сейчас… Что, никто не выложил? И не выложит?
Вечер. Пора спать. Уроки наконец-то доделаны. Только бы не снились ещё, а то даже ночью не отдохнёшь. Когда раз за разом исправления – и не будет пятёрки. Когда пишешь – и выясняется, что надо было совсем не так. Нерешаемые задачи, где не хватает данных. Результат деления как бесконечная непериодическая дробь. Или периодическая с периодом цифр этак сто. Но нет, сегодня во сне уроков не было. Или подкрадываются? Зато сидела рядом, на диване, та самая певица из ролика! Прямо в том образе, в той одежде. Смотрела прямо Наташиными глазами.
Молчание длилось совсем недолго:
- Привет. Я специально пришла в таком виде, чтобы ты узнала. Я пела эту песню. Наташа, я твоя старшая сестра. И меня должны были назвать Наташей. А тебя – Алла.
- А почему не назвали? Папа тогда не захотел?
- Тогда наша мама сделала аборт. У нас одна мама и разные отцы. Я должна была родиться в 1988 году и стать певицей.
- Я тоже думаю стать певицей.
- Так часто бывает: люди мечтают воплотить в жизнь судьбы своих абортированных братьев и сестёр. И чем больше таких нерождённых у человека, тем сильнее он будет разбрасываться и натыкаться на препятствия. Не будешь ты певицей. Сначала тебе будет грустно, потом ты поймёшь, что всю жизнь хотела совсем другое.
К Наташе никто не приходил в гости. Мама не разрешала. Не потому, что не доверяла, а потому, что считала интерьер бедным. Но сестре можно. Сестре, которая и так всё знает.
- Называй меня Натали. Так удобнее.
- Я украла твою жизнь? – до Наташи постепенно всё доходило.
- Нет! Ни в коем случае! Ты другой человек. У тебя отдельная жизнь. Ты ровно так же предусмотрена жизненным планом.
- – То есть, я бы всё равно родилась, если бы родилась ты?
– Конечно!
– А как же, кто избавляется от второго ребёнка, потому что уже есть один?
– Они поступают очень глупо и плохо. Вот и всё. У них по-прежнему двое детей, только один не просто мёртвый, а убитый. Нет никакого права убивать.
Это был не дурацкий сон. Дурацкие были, когда теряла на улице что-то важное и не могла найти, что-то очень ценное и невосстановимое. Но там хоть картинка была, а иногда бывало, когда просто чернота, словно ты не человек, а телевизор, который выключили. «Так лучше, мозги отдыхают», - говорила учительница обществознания. Рядом с ней Наташе вообще хотелось стать безмозглым существом, чтобы не развивать бесконечно через огромные домашние задания. А уж за способности выше среднего вполне могут наказать отсутствием свободного времени. Всем отзыв на книгу, а тебе «подготовь сообщение». На завтра.
Суббота – не выходной. Это у взрослых только, кроме учителей. А Наташе утром снова в школу. Пятидневку обещают со следующего года. Сегодня шесть уроков. При шестидневке уроков на три больше, такой учебный план. Но домашних заданий от этого не меньше. Где свободное время? Затерялось без следа в чужедальней стороне. А пятёрки ярко светят, да не там, жарко греют, да не тех. Что запомнит Наташа? В этом возрасте очень тяжело представить себе жизнь после школы, вне школы. Словно раз – и вынесли за скобки, а потом сократили дробь.
Федя вообще не понимает, как люди слушают музыку и зачем. «Вы же не читаете одну и ту же книгу постоянно. Можете, конечно, но не будете одни и те же предпочитать новым уж точно. А тут – специально выбираете один и тот же набор звуков и гоняете иногда по кругу. Какой в этом смысл? Что вы там видите и слышите за этими наборами? Почему зависаете, останавливаетесь и балдеете? Не понимаю. Какие-то миры, перемещения во времени – так не бывает. И уж точно песня не может помочь чего-то достичь и поднять настроение».
А Наташа пересматривала снова и снова отрывок клипа. Это песня из другого мира. Где Натали жива и выросла, а не выброшена в отходы. И запомнилась миру такой, а не маленькими окровавленными частями тела, которые маме не показывают. Понятно, почему её глаза здесь смотрят в никуда. Они не смотрят в этот мир. В этой реальности её убили – вот и не будет ничего. Это там – красота, а здесь Наташина неземная заворожённость – лишь Наташина.
На следующую ночь Натали предложила: «Давай пойдём сегодня на выступление погибших артистов. Наших ровесников и маминых». Концерт проходил в ныне заброшенном доме культуры. В этой реальности он был цел. Это Наташе в первом классе учителя рассказывали, как жалко было, что он будет разрушаться, что много всего потеряно. Некому сохранять. А тут зал был полный. Какие чудесные, мелодичные песни! И расслабляет, и бодрит. И все взрослые люди. Есть и в возрасте. Не молодятся, кстати. Никаких огромных губ и надутых грудей. Почему-то чувствовалось, что они не знают ни разводов, ни абортов, ни скандалов.
Наутро Наташа не могла вспомнить ни одной песни. Вообще ничего. Она скорее могла придумать какую-нибудь очень простую мелодию. А те хиты параллельной реальности изгладились начисто. Записать – невозможно. Нет, ни одной такой здесь не существует. Название такое же одно, но там вечный подросток двадцати пяти лет дёргается в дорогой машине и противно лепечет. Он так и остался годах в двенадцати. Да и то Наташа была тогда умнее, она это помнит, это было лишь год назад. И что-то жуткое есть в этих невзрослеющих певцах.
Как прошло воскресенье? Да ничего интересного. Как надоевшая компьютерная игра на сильно сложном уровне: сделай все-все домашние задания, пока время не сгорело и штрафные очки не начислили. Наташа не любила компьютерные игры за пустоту достижений и от них уставала. Тридцать пять уроков в неделю в седьмом классе – это не как у мамы. Не чистые рабочие часы, а только часть. Шесть дней, седьмого, дня отдыха, практически нет. Одноклассников родители отпрашивают на субботу, чтобы поехать к родственникам.
Натали не поможет сделать уроки, ей нельзя, как и приносить песни оттуда.
- Дай обниму. Грустно, да?
- Мой папа хороший человек. Не пьяница, не преступник, никогда никого не бил. И мебелью не лежал на диване, дома всё делал и на мои собрания ходил. Зачем они развелись? Зачем?
- Твой папа должен был быть вторым мужем. А первым – мой папа. От первого она получила бы настоящую любовь и богатое наследство. И только потом, после его смерти, не преждевременной, от наркотиков, а своевременной, встретила бы второго. На своём дне рождения.
- Она бы тогда его отмечала?
- Да, не перестала бы отмечать в двадцать семь.
- Не стала бы разочарованной, продолжала бы радоваться праздникам.
- Пришла бы во второй брак другой. У неё позади была бы смерть мужа, а не расставание и аборт. Она бы уже получила успех от него и не требовала от твоего папы, не изводила бы тем, что чуждо его личности.
- А пятёрки по математике были бы у тебя?
- Конечно! – Натали улыбнулась.
Последняя учебная неделя в этом году для тех, кто переживает за оценки, превращается в бега по проблемным учителям. К счастью, бегать всего к одной учительнице. Но от этого не легче. Ну никак не выходит пятёрка по алгебре и геометрии. Всех в классе поздравят, особенно отличника, скажут, что он точно заслужил отдых. А Наташе – как всегда. Скажет классная: «Эти четвёрочки надо изживать». И всё. А чего достигла за четверть – никому не интересно. Это других хвалят. Впрочем, Наташа тут не первое поколение. Папа для мамы тоже всегда был плохой. Как мама неглупого одноклассника удивлялась на собрании: «И вы ругаете?! Да я бы своего сына расхвалила за такие результаты»! Так же другие мамы говорили: «Как повезло с мужем! Мой-то детям по старой привычке козу делает, а так – не трогайте на диване».
Первый новый год без папы. Папа не умер, но его нет. Мама живёт как вдова. Наташа смотрела по телевизору передачу, там был сюжет, где женщины, у кого мужа убили в девяностых, рассказывают о своей жизни. Похоже, да не то. Какая-то другая смерть, не физическая, которую человек не планирует и в которой не виноват. Папа есть, жив. Но почему тогда семья неполная? Как говорили соседки, это самый обидный статус: и помощи нет, и льгот никаких. Да уж, Наташе за её горе не полагалось ни бесплатное питание, ни социальная карта, ни экскурсии раз в месяц. Просто сиди и молчи в одиночестве. И верь в то, что любви нет. Когда брак умирает физически из-за того, что нелюбовь идёт от бандитов, это совсем не то, что нелюбовь в своей семье.
Папа уехал на съёмную квартиру, на самую периферию, туда долго ехать на редкой электричке. Крошечная, холостяцкая, неуютная. Чувствовалось, что всё не в порядке, хотя официозно врут наоборот. Папа не хотел уходить. Он старался помириться, но мама не хотела. Считала это ошибкой, потерянными годами, даже ради ребёнка не собиралась терпеть. А что терпеть? Что папа не принц? Что по утрам готовит кашу, а не домработнице указывает? Что не хочет идти в молодёжное и модное, потому что осознаёт, что эта работа не то, что ему подходит? Что просто кормит семью, а не покупает кучу всего по последнему крику моды?
Воскресный папа – это и не папа вовсе, а какой-то друг семьи, что ли. Или родственник. Но не то это. Словно и не родитель вовсе. Родитель, сильно поражённый в правах. У ребёнка есть право жить и воспитываться в семье. Только почему-то словно сделано исключение. Наташа читала слащавые западнические тексты о том, как объясняют ребёнку про развод, даже сказки такие есть. Чтобы дети приняли. Не принимается! Так можно было бы объяснить смерть, когда человек не виноват, что не может быть рядом. Но «папа теперь немного не наш папа» - какая-то сказка для дурачков. Хочется сказать «не верю». Немного бросил, немного выгнали?
Мама объясняла «правду жизни»: «Вот видишь, и тебя никто не обязан любить. Развод – это нормально. Любовь проходит. Люди однажды понимают, что не могут быть вместе». Наташа не верила маме и не хотела верить. А то как-то бессмысленно вообще получается. Зачем вообще все эти слова говорят о вечной любви, вообще о любви? Да вещи покупают на больший срок. Наташу что, тоже выбросят на помойку? Это ведь как ногу отрезать: если рак или гангрена, человек только так сможет выжить. Если один из супругов избивает, изменяет, тайно делает аборты – семья гниёт. А если здоровое отрезать – это вообще не то.
Когда дядю, маминого брата, посадили в тюрьму, это было не то. Там отношения разрушились задолго до того. Стражи порядка забрали давно деградировавшее существо, для которого грабить квартиры – норма. Вот с ним достаточно свиданий. Это безопасный формат отношений с преступником. И письма. Здесь больше ничего и не нужно. Нет ощущения, что от тебя кусок оторвали. Двоюродные брат с сестрой всё понимают. Тут сначала прекращение брака по душевной смерти человека. Было плохо – и стало лучше, вместо постоянного насилия разговоры с приручённым, окультуренным исполнением наказаний.
А Наташа думала про тех самых женщин из девяностых, из той передачи. Они остались одни не по своей воле. Поэтому особо не пытались кому-то что-то доказать. Отстаивают свой выбор, а если его не было, а случилась просто катастрофа, то стараются выжить, не так думая о своём образе. В смерти любимого нет неуживчивости, скандалов. Нет смерти до смерти, мёртвой души. Не собираются доказательства, как улики, не выносится приговор. У человека закончилась жизнь, а любовь эта жива. Они и сейчас так рассказывают, как тогда, и детям про отца не так,
У Лены отец – капитан дальнего плавания. Он звонит и пишет, Лена ждёт. Вместе с мамой обсуждают потом. Вместе с мамой. Они за тысячи километров, а не за десятки, но они вместе. Лена старшая, у неё братья и сёстры. И ещё брат скоро родится. И её мама, скорее всего, никогда не говорит: «Папа твой урод». И сейчас Лена сидит на уроке спокойно. Ей хорошо. У неё и успеваемость не падает. И праздники не одинокие, а семейные. А если и нет, то всё равно незримое присутствие.
В школе разыгралась очередная подростковая драма. У Светы сестра не похожа ни на кого в семье.
- Ну не могут все быть одинаковыми, что ж теперь! У меня папа погиб.
- Ей мама рассказывала, что папа был честным ментом и его застрелили бандиты. Конечно, это сказка, как про деда Мороза. Не было этого.
- Чего не было: ментов или стрельбы?
- Этой истории. Это вроде кажется, что шило вместо мыла, про смерть ребёнку сказать или про расставание. Но если человек умер, ты не виновата, и можно сохранить свой светлый образ. И про смерть всё равно придётся объяснять, дети обязательно задают этот вопрос. Даже самый счастливый человек не избежит смерти близких, с этим учат смиряться с детства, а вот расставание подрывает веру в любовь. Без расставаний можно прожить, расставаний вообще можно избежать.
Поскольку это говорила не Натали, Наташа могла и не верить. Это ведь предположение. И это уже в середине нулевых расставание стало вероятнее смерти, а тогда-то было не так.
- А я думаю, что это как раз может быть правдой. Как раз очень вероятная в то время ситуация. И только в «Прокурорской проверке» всегда торжествует справедливость и главные герои всегда живы. И рассказать – всё-таки порушить детскую веру в неуязвимость.
Так вопрос и закрыли.
Натали сегодня была в бледно-голубом платье. Но более задумчивая, чем обычно:
– Погоня за качеством жизни скрывает от людей главное.
– Что?
– Наташ, вот ты думаешь, что жизнь такая длинная? Думаешь ведь.
– Да...
– А жизнь несоизмеримо короче вечности. Несоизмеримо. Нет такого числа. Тебя сейчас злит школа, а ведь её скоро не будет. Будешь стоять на выпускном. Противные учебные субботы исчезнут ещё раньше, уже с этого первого сентября, даже с конца мая.
– Уже?
Она стала ещё серьёзнее:
– Учёба ценна не отметками, а знаниями и опытом. Ты сегодняшняя отличаешься от себя первоклассницы и от себя выпускницы пройденным путём. Что ты узнала, что сделала, с кем познакомилась. Тебя дрючат за непятёрки, потому что меня нет.
– То есть, не надо так переживать, что не получается пятое задание в контрольной по математике, которое каждый раз авторское от учительницы, не надо так убиваться и плакать?
– Конечно! И жизнь ценна не успехами, не показателями, которые длятся в лучшем случае сто лет. Жизнь ценна тем, что человек будет всегда.
Наташа как-то раньше об этом не так думала. Думала, конечно, но так, как говорили ей об этом старшие, как в школе учили. Так, как Натали – первый раз.
Они ехали в электричке. Самой дальней на этом направлении, которых по две в обе стороны, утром и вечером. Июньский ранний вечер, яркое ещё высокое солнце, отправление от райцентра в пригород. Наташе в детстве почему-то хотелось уехать на ней до конечной.
- Ой, а как мы вернёмся?
- Тебе это снится, ты сейчас лежишь в своей кровати, как мёртвая.
- Почему говорят, что во сне летают только дети? И что цветные сны снятся только детям…
- Это говорят, когда хотят всех считать одинаковыми. И этот стереотип обычно идёт в обнимку с общей приземлённостью. Мол, я уже не ребёнок, что с меня взять, это закономерно.
Тени от деревьев становились длиннее. Солнце постепенно скрывалось за многоэтажными, а затем и за маленькими домами. И листья на деревьях желтели. Кстати, Наташе раньше снилось что-то подобное: что едет в ночь на той самой электричке, зима, а одета легко, и знает, что это сон.
- Все эти двойки, ругань, насморк – всё это временно. Чем бы ни пугали тебя – не сбудется или пройдёт. Не бойся будущего.
- Даже страшного кризиса, о котором постоянно говорит мама?
- Конечно! У жизни есть вечное измерение. Какие там кризисы через сто лет? Главное – эту короткую жизнь пройти достойно. Это главное, а не цепляние за комфорт.
Они проезжали ту самую станцию, после которой электрички ходили очень редко, потому что ответвлений больше не было. Дальше последний, одинарный отрезок пригородного направления. Пассажиров становилось мало. За окном была ночь. И поздняя осень, дождь со снегом.
- Так что самые большие обманщики – абортницы и самоубийцы. Если не получили по шее от государства соразмерно, это не значит, что всё правильно. Дефицит витамина Т (тюрьмы то есть) пусть не обольщает. Представь, что ты живёшь в древние времена, когда людей свободно скармливали зверям. Эпоха возрождения, возрождение язычества, антропоцентризм. Сейчас так же. Я стала жертвой комфорту, которого так и не случилось, ведь это лишь вера, злая вера, на деле смерть детей богатства не приносит.
- Я «Камо грядеши» читала.
- Ну, значит, понимаешь. Все эти слова про «не делать троих несчастными», «так всем будет лучше», «чтобы не мучился» - часть тёмного ритуала. Убедить себя, убедить других, заглушить, как барабаны заглушали крики жертв древних язычников. Атеисты просят доказательств, но свою веру в счастье от убийства объяснить не смогут. Как они уверены в будущем, прямо как жрецы!
Скоро конечная станция, последний перегон. Последний участок электрички всегда со всеми остановками, от одной платформы до другой по десять минут, это в центре две.
- Дарить жизнь – это великий дар и счастье. Ты пока не сможешь до конца это понять.
- Почему же?
- Ну не понимают же, зачем ценить родителей. Любых. Даже тех, которые бросили. Вырастить могут и другие. Вот говорят «сейчас сделай аборт, ничего, потом возьмёшь из детского дома». Нет! Приёмные родители – подпорки, родные – корни. Можно сироте стать учителем, воспитателем, опекуном и другом. Стать тем, кто дал жизнь – невозможно! Это уникально. Почему рожают всякие маргиналы? А вот не дело всяких умников, не им судить!
- Меня тоже это возмущало всегда. Вот какое им дело? Хотеть помочь «бедным-несчастным» детям – это не желать им смерти как минимум!
- Счастье в вечности – только через зачатие и рождение. Уже за это надо быть благодарной. А остальное приложится.
Утро было серое, но светилось. Как и глаза Наташи. В её карих глазах было то самое выражение, какое в потустороннем клипе. Она смотрела как раз так сквозь все эти помарки в тетрадях, отметки, слышала сквозь чужое утреннее ворчание. Смотрела в вечность. Поэтому не хотелось, чтобы день заканчивался. Школа временна, пролетит, и нечего так убивать по оценкам. Наташа радовалась. Она что, великий дар и ценность? Как и это её утро. Значит, её обзывать и оскорблять нельзя. А кто делает – тот делает плохо. Когда воспитывают – учат хорошему, а когда говорят гадости – получается, учат говорить гадости. А плохому учиться нельзя.
На улице Лиза, соседская первоклассница, неожиданно спросила:
- А давай ты не будешь расти?
- Что? – Наташа такое ожидала услышать в фильме, но не в жизни.
- Ну, помнишь, мы гуляли, а потом тебе мама в окно кричит: «Пять часов! Уроки!». А до пятого класса так не было. И по субботам ты не училась. Зашла к Юле из первого «Б» - так её мама сказала: «Юля взрослее, ей с другими интересно».
Может, и правда не взрослеть? И не из-за уроков и чужих фраз. А потому, что взрослые разводятся и делают аборты. Быть женщиной – это быть злой. Ворчливой, унылой, с тяжёлым багажом, о чём либо не хотят вспоминать, либо говорят с гордостью. Обещания любви, обманутые мужья всяких див, красавиц. Одноклассники ещё хорошие. А потом расти, зло накапливать? «Ты красивая. Вот вырастешь, будешь сердца разбивать и на аборты бегать», - сказала соседка однажды. Главный двоечник сказал, что некрасивая, но что это меняет?
Наташа и Натали сидели перед телевизором и смотрели музыкальные клипы из параллельного мира. Надо же, канал NBN здесь есть, не выродился в пошлятину, не продан.
- Вот Ларисе Черниковой там двадцать один год. И тебе в следующей песне двадцать один. И вы там совсем взрослые. А почему есть певцы, которым двадцать пять, но они всё как школьники?
- Есть одна тайна шоу-бизнеса. Как появляются вечные подростки? Это контракт на образ жизни. Человек-бренд. Ему запрещается создавать семью и иметь детей.
- Зачем? Так же никто не захочет.
- Мозги достаточно промыты, желающие есть. А зачем – затем, что собственно музыкой фанатов не привлечь. Плохая она слишком. Тексты тупые, мелодии просто нет. Поэтому бред решили превратить в бред любимого человека. То есть, побольше гламура и романтики. Главная цель – чтобы в звезду влюблялись. А он или она будет потихоньку подавать знаки внимания. Так, чтобы каждый думал: это про меня! Звезда выбрала меня! И такой нехилый синдром Ассоли.
Наташа смотрела недоуменно:
- И что, годами ждут того, у кого толпа фанатов? За это время давно можно захотеть чего-то пореальнее.
- Так подогревает интерес, как в казино. Как только начинает отчаиваться – помогают выиграть, чтобы не ушёл. И тут звезда пишет, звонит. Знаешь, таким может быть и тридцать лет, и больше, а они всё как в выпускном классе. Даже не в выпускном, там хоть думают об экзаменах, а тут тема уроков только в плане помехи тусовкам. Жениться им всегда рано.
- Что, прямо до сорока?
- Ну, стараются. Хотя это жесть. В норме быть сначала ребёнком, потом взрослым. А этот переходный период – он как переезд: трудный и неприятный. Поэтому должен проходить быстро, а не затягиваться. Как и было всегда. Застревать в переходе – плохо. Очень плохо. Человек идёт в никуда.
Натали продолжила:
- К тридцати – сорока годам у них начинается потеря смысла жизни. Сами были ложным смыслом – и начинают чувствовать, что их смыслы были ложные. И омоложения, которые им навязывают рано, не помогают. Вместе с ними стареют их ровесники, так и не создавшие семьи. Серёжа Парамонов, Робертино Лоретти – это было детство, а вот как быть, если куда большая часть жизни, взрослой жизни была потрачена на невеликую музыку? На вот это.
- А на более старшую целевую аудиторию перейти?
- Уже никак, к сожалению. Для взрослых они так и не выросли. Так и остались незрелыми. Голос поставлен как полудетский, привычки к чему-то серьёзному просто нет. Поэтому уступают место свежим. Знаешь, мне самой предлагали молодёжный контракт. А я с самого начала, с шестнадцати лет пошла во взрослый сегмент. Меня пугали, что я там с одними тётками постарею и не буду развиваться.
- Да это не так. Со старшими хочется тянуться. И есть возможность не повторить их ошибки.
- Конечно, не так. Одно дело – застояться в пятнадцати годах, с двадцати лет отчаянно хватаясь за это время, и совсем другое – просто быть собой, обычной женщиной, и петь для таких же людей, которые будут видеть свою, а не завидовать. Меня не будут ненавидеть и ставить в пример.
- То есть, примером быть не надо?
- Примером в хорошем, а не в избалованности. Не вбухивать кучу денег в одежду, не заводить романы везде.
На следующую ночь Наташа раскрыла свою тайну:
- Я не хочу расти. Не хочу стать причастной к этому миру зла. Не хочу быть на них всех похожей. Разводиться, делать аборты, предавать, врать... Быть женщиной – это быть злой.
- Только представь: зло разрешило себе расти, а добро осталось маленьким. И что тогда будет? Крестовый поход детей? Настоящая армия победит детскую. Дети не могут требовать, дети могут только просить. Добро будет бояться, потакать, прятаться по углам... Только представь!
- Да уж...
- Именно добру наследовать жизнь после конца света. И как будут наследовать те, кто боялся и заискивал?
Тут Наташа начала:
- Я не хочу быть женщиной. Не хочу иметь в себе то, куда вставляется расширитель для аборта. Я себе противна, что вырасту и буду похожа на таких.
- Других больше! Что, святые женщины убивали своих детей? Нет. Нет, ты не смерть, а жизнь. Ты хорошая. И в теле всё хорошее. Не надо ничего портить. Мир был создан хорошим весьма.
Натали сменила позу. Опять казалось, что она живая.
- Кстати, отказываются расти те, от чьих братьев и сестёр избавились под предлогом «он же ещё такой маленький». Вот и оставили их маленькими. А то зачем была жертва, если «малыш» вырос? Не дали роль старшего. Вот парни и спиваются, а девушки становятся ветреными, потому что им не дали проявить себя.
- Кстати, у меня есть такая одноклассница. Помню, ещё на собрании, где были дети с родителями, её мама плакала, что боится, когда её не станет.
- Законсервированные дети. Не путать с детьми-консервами. Это те, кого оставили в живых себе на старость. Как консервы заготавливают. И хочет человек быть космонавтом, а у мамы один. И становится унылым менеджером в отделе по продажам воздуха.
Всё-таки Натали – Питер Пэн наоборот. Тоже мёртвая, но не злая. Не эгоистичная. Не чувствовалось в ней никакой зависти, которая сквозила в книге. Где Питер Пэн завидовал детям, что они живут нормально, что они могут вырасти, а он боится и потому не может. Он не хочет, чтобы другие росли, жёсткий диктатор. Наташа прочитала эту книгу как раз в двенадцать лет и понимала, что даже младше была не только умнее, но и старше как-то. Не хотела Наташа в Неверленд ни в двенадцать, ни в десять, ни в пять. Скучно там, тупик вообще. Какие-то дурацкие войнушки. И нянчить тех, кто ни когда не вырастет.
Теперь Наташа хотела вырасти. И Лизе сказала:
- Я вырасту, и по-другому быть не может.
- А как же я? Мы так хорошо дружили и катались с горки.
- Мы будем расти, дружить и кататься. Как соседки, - и указала на трёх женщин, которые шли на подъём и смеялись.
Лиза одна в семье. Может, по той же причине?
В этих снах погода была самая разная. Как в жизни. Ничего общего с городом Зеро, где никогда не светит солнце, где полярная ночь летом (что там зимой?). Такое бывало в Наташиных снах, когда с мамой поругается. Июнь – а к полудню темнеет до чёрной ночи без луны и звёзд, и без электричества. И очень страшно. И в новостях говорят, что просвета не будет, теперь это навсегда. А тут и штиль, и резкий ветер, и летняя гроза, и радуга, и град. И обычная погода чаще всяких редкостей. И времена года распределены одинаково. Не грубо, как в детских книжках, а именно все сезоны и переходы.
Ещё один одноклассник? Такого не было. Натали тоже бы училась в этой школе.
- Мы на уроке, а где я?
- Ты спишь. Поэтому здесь нас никто не видит и не слышит.
- А кто это?
- Этот парень мог бы открыть метод лечения нескольких видов паралича. Но нет, его мёртвым телом пытались омолодить богатея. А этот олигарх умер от рака мозга.
- Фетальная терапия? Слышала о таком.
- Да, одна из этих грустных историй. Мать доводили системно. Выдумали очень много синдромов, которые, кстати, не совмещаются в одном человеке. Такой умер бы сразу после зачатия, если бы оно вообще произошло. Хромосомы считает человек, вот и может насчитать то, что нужно ему или начальству.
Только сейчас Наташа заметила, что они не отбрасывают тень, в отличие от остальных.
- Срок, когда по желанию, не годится для извлечения материала, нужны дети старше. Поэтому тут всякие учёбы, кризисы и юные возраста не подходят. Склоняют по-другому. Через так называемые «медицинские показания». В красках расписывали мучения ребёнка, говорили, что муж бросит…
- А это что, по закону разрешено? Так вот людей доводить?
- Её же не били. Ну, таки согласилась, выпотрошили. Без генетических аномалий, как там требуется. И открывший вторую молодость сначала летал, как на крыльях. Юная жена взамен брошенной, двадцатилетняя, с которой он не хочет иметь детей и которой наследства не оставит.
- А потом заболел?
- Верно, очень быстро сдал. Клетки стали делиться не туда, паразитами стали. И сгорел. Года не прошло. А ведь и не думал, что жизнь может кончиться. Вот на что уходит защищаемая фетальная терапия, а не на лечение болезней, как рассказывают. Нельзя убийством одного вылечить другого.
Маша, Наташина одноклассница, после теста на профориентацию говорила сама с собой:
- Я, конечно, мечтаю спасать людей на скорой помощи. Но мне нельзя. Я должны пойти учиться на менеджера. Мама сказала. Я-то ей всё испортила. Если бы я не родилась, мама бы вышку получила, карьеру сделала, о которой мечтала с детства.
- Так, а ей десяти лет не хватило? – вмешалась Наташа. – В вузе учатся максимум шесть лет.
- Мама говорит, что я первая и последняя, больше детей не будет.
- Маш, ей просто нужна причина. Которая будет выглядеть достаточно убедительно. Она сама перехотела, понимаешь? Было интересно, теперь – нет. Как Игорь из шестого «Б» разлюбил шахматы, а как сказать – не знает. Твоя мама притворяется, чтобы общество не ругало. Запомни: твоя жизнь, как и любая другая, никому никогда не может помешать.
Летние каникулы? Уже с последних дней мая сёстры уехали к бабушкиной сестре. Что, её не разбил паралич? Да, тут она не одинокая несостоявшаяся актриса, а ветеран труда и многодетная мать. «Наташа и Алла, как же я соскучилась»! – трудно было привыкнуть, что здесь Наташа – это Алла, а настоящая Наташа – Натали. Всё-таки здорово быть только младшей, а не ещё и старшей. Здесь нет такой атмосферы безысходности, унылых лиц и ворчания. Здесь не «жертвы искусству», а сыновья и дочери помогают матери, привезли всё. Знакомая передача по радио: «Сегодня солнце взошло в три часа тридцать девять минут, а за горизонтом оно скроется в двадцать часов тринадцать минут». И немного сломанные электронные часы, у которых на десятках секунд три выглядит как семь.
Во сне теперь была очень ранняя осень. Буквально начало учебного года. Когда жёлтые листья ещё вкраплениями, яблоки немного твёрдые, а в шесть вечера солнце. Сёстры поехали на электричке в соседний район. Наташа там не была. Советская типовая постройка, похоже на Припять до катастрофы. Поднялись на шестнадцатый этаж.
- Эту квартиру купили бы тебе. Мама не поссорилась бы со своими родителями и не снимала бы десять лет. А так её купили другие люди своему сыну, который решил не работать и сдавать, после школы совсем зачах.
- А там есть что-то моё?
- Совершенно ничего нет. Ведь это не случилось.
- Очень жаль, - только и могла сказать Наташа.
- Но всё это - и квартира, и красивые песни, и счастливая семья – злой волей выселено туда, где после экватора параллели становятся больше, а меридианы расходятся, в тёплой Гиперборее, на неведомой Южной земле, которая уравновешивает Евразию, в полой Земле, где маленькое солнце в центре. Нигде, короче. Сами не захотели быть счастливыми.
- А раз это сон, то, может, посмотрим и расходящиеся меридианы, и полую Землю?
- Нет. Исключено. Это не сказка. Моя жизнь – не миф и не заблуждение, не ошибка древних учёных.
«Солнца луч утром украдёт тебя». Ну, или звонок будильника. А на следующую ночь Наташа была одна. И летела во сне. Север России, берега Северного Ледовитого океана яркие и красивые. И гораздо дальше, на восемьдесят пятой параллели, а до этого Гиперборея. Российская Аляска. В Средней Азии и Прикаспии никаких унылых пустынь, всё зелёное. Экватор. Солнце в зените. Пальмы строго проецируются на землю тенями. Поднялась выше – и видит, как параллельные дороги расходятся на юг, как в обратной перспективе. Расстояния становятся больше! Параллели и меридианы торчат, как китайские стены. Австралия – лишь начало неведомой Южной земли, где опять хороший климат. А на Южном полюсе, в центре, вход в полую Землю, где маленькое солнышко. Всё наоборот: земля вместо неба на горизонте, нет времён года и ночи. И никого. Людей нигде нет.
Не стоит думать, что Натали снилась Наташе каждую ночь. Всё-таки надо переварить всё это и научиться с этим жить. Если ещё учесть, что не всякому, что видишь, можно доверять. Бывает и злое. Как рассказывала Маша, ей снилось, что смысла в жизни дальше нет. И от такого всегда тягостное настроение, уныние какое-то. И не только в подростковом возрасте, когда всё воспринимается так остро и в первый раз.
Школа неумолимо заканчивалась. Наташа совсем выросла. К совершеннолетию она стала серьёзной женщиной без следов детского. Похожа на Натали, но черты лица грубее. Бэби-фейс наоборот. Тёмные волосы, карие глаза. Глаза серьёзные и неземные. Чисто, не испорченное гламуром лицо. Крепкая физически, мышцы видно под рукавами. Никакую студенческую жизнь не хотела, собиралась работать и учиться заочно, с взрослыми. И семью создать. Вот только отгремит выпускной и исполнится восемнадцать. Жалко было начинать жить только в двадцать два.
Натали снова сидела там же, дома, за столом.
- Не знаю, какую профессию выбрать.
- Ты это скоро поймёшь. Сама. Только немного подожди.
- Почему я не рада, что отличница? Вроде мечтала с первого класса, не перегорела ни в пятом классе, ни в седьмом, ни в девятом. А сейчас тоска.
- Ты стала отличницей, но в других условиях. И должен в жизни человек прийти в эту точку, но приходит в неё не с того пути. Не по маршруту стрелка на этом пошёрстном съезде, поэтому взрез и сход.
Наташа смотрела большими глазами.
– Не понимаешь? Точно, у меня времени нет, я забыла, что про взрез стрелки ты узнаешь позже. Не могу привыкнуть. Мне-то всегда тридцать три.
– А мне, значит, будет всегда двадцать два? - испуганно спросила Наташа. - У нас ведь разница одиннадцать лет.
– Нет, конечно. Это родиться мы должны были с такой разницей. А так ты будешь старше.
Наташа чувствовала, что её не хватает. Бабушке надо помогать, делать перевязки и получать лекарства. Что-то сильно сдала за последнее время. А ещё бабушкина бывшая коллега из соседнего подъезда, которая абортов не делала, но ограничилась одним ребёнком, а теперь у этого «одного ребёнка» спина болит, а уже её «один ребёнок» на самом деле очень занят и не может часто быть рядом. Одинокий сосед стал хорошим другом. А ещё в Сети сколько всего... Не глупостей вроде соревнования по фоточкам, а людей, нуждающихся в поддержке. Так, спокойно. Чужие жизни прожить не получится, а в своей нельзя терять время.
Не хватает не только Натали, не хватает многих людей. И эта нехватка складывается, множится, переплетается. Что, если бы не было этого страшного перехода к малодетности? Не были бы сейчас такими жадными. Всегда бедные потому, что им всегда не хватает, усвоили этот постоянный дефицит в голове и страдания по роскоши. А потом на сервизы и стенки мода прошла, и выбрасывают. Наташа думала: сейчас-то дети недовольны телефонами, потому что не знают, как было до них. Когда «два кусочека колбаски» не по диете, а потому, что есть нечего. Когда предел мечтаний – вишнёвая «Девятка», которую надо постоянно чинить.
А ещё чувствовала, что попала в ловушку "ты можешь больше". Мама искренне думает, что Наташа потянет образ успешного человека, раз подавала надежды в детстве.
– Как объяснить, что я не могу и не хочу? Мама любит машины, и говорила, что на "Оке" до двухсот не разгонишься, даже сто двадцать - слишком. Как сказать, что я не "Формула-1", что мне "хорошая жизнь" "успешного человека" не подходит, я не люблю большие города и офисы? Она думает, что я не верю в себя, что в её детстве в неё не верили и она не хочет так же, что я не стараюсь и боюсь, а на самом деле могу. Но тут как в институте: мало поступить, надо учиться. Про заграницу хоть смогла сказать, что с иностранцами не смогу дружить, а для меня это важно.
– Тот самый перенос: маме хватило бы меня как известной певицы.
– А переехать за границу - тоже твоя судьба?
– Нет, это ничья не судьба. А ненужные амбиции.
– И в твоём мире они были бы?
– Да.
– Правда-правда?
– Да, мир со мной не стал бы идеальным. Эта миссия никому не под силу.
После недолгой паузы Натали продолжила:
- Но её мечта о загранице была бы слабее. Она была бы счастлива в своей жизни, поэтому никуда не хотела бы убежать. Не переносила бы свою тоску на текущую обстановку и историю нашей страны. Её общее недовольство судьбой не пыталось бы цепляться за всякие мелочи.
- Скажи, а я вот такая, что люблю то, что любят мамины ровесницы, и нахожу общий язык с ними, из-за тебя?
- Нет, это не связано со мной. Это просто твоя особенность.
Наташа стала ещё старше. У неё уже была семья, работа, много всего интересного. И подруги. Рыжая Алла с красивым низким голосом и добрыми глазами. Мастерица на все руки Лена-хамелеон, у которой при искусственном свете глаза карие, а при дневном – зелёные. Но Натали среди них не было. Есть похожая, но она как Федя, не понимает, зачем нужна музыка. Для неё «Я люблю тебя, Дима» и «Любовь и смерть» на один мотив вообще. Все, все другие. Не было той, которая росла вместе с Наташей в то самое лихое переломное время. Никто вот так не может понять.
Младшей в семье быть сначала вроде весело, а потом начинаешь как-то рано терять старших. Сначала умер папа, потом – бабушка. С дедушкой попрощалась, ещё будучи школьницей. Сама не застала прабабушку, и у детей она есть только со стороны отца. Мама была младшая, и Наташа – третья во втором папином браке. Вот Натали бы увидела. Наташа-то не видела дома любовь между родителями, уже в её дошкольные годы они оставались вместе по привычке и для удобства, которого становилось всё меньше. Это только кажется, что браться и сёстры актуальны только в детстве, чтобы играть вместе, а на самом деле сильнее чувствуешь ценность именно во взрослом, даже зрелом возрасте.
Когда папа умер, мама возмущалась: «Ну почему я не вдова»?! Её поняли только Наташа и Натали. Наташа к тому времени как следует научилась не осуждать, а жалеть. Теперь запись о разводе навсегда. С этим человеком теперь навсегда погибший брак. Всегда теперь будет значиться, что семью не сохранили. Прекращение брака по причине смерти – это любовь до конца, а расторжение – смерть семьи. «Я больше не люблю». И заново не пожениться уже. Они жили последние годы вместе, поэтому в документах писали «сожительница».
Ещё одну потерянную песню решили искусственно воссоздать. Поскольку она из девяностых, пришлось именно в том стиле. Песня взрослой женщины – это именно песня взрослой женщины, вечную пятнадцатилетнюю с розовыми волосами туда не засунешь. Между смертью любимого и расставанием в двояком смысле выбрали смерть: она всё-таки неизбежна, а расставания всем уже надоели. И получилась сильная зрелая героиня, которая любила до конца и справилась с горем. Да уж, если бы её сделали девушкой, спешащей с одной тусы на другую, то поколение этого бы просто не простило. И не приняли бы эту песню, так и слушали бы отрывком.
И вроде бы что-то хорошо, но Наташа всё равно понимала: она инвалид. Хоть и не сидит в коляске и не ходит с тростью, но жизнь не будет такой, какой была бы в норме. Она должна была вырасти с сестрой, но этого не было, нет, и никогда не будет. У неё не было той надежды, что есть у инвалидов с группой. Никакие научные достижения не вернут Натали.