mEdvedev

- mEdvedev, - едва слышно буркнул из оконца пуленепробиваемого киоска офицер в серой рубашке. Он и сам был какой-то серый, хилый, отощавший, словно на диете. Постится, наверно. Рождество уже скоро.
- Медведев! - эхом откликнулся, прислонившийся к двери киоска, розовощекий, полнокровный кент, без погон, в отглаженной, небесно-голубейшей сорочке от Feоdora.
Это звучало как моя фамилия. Я подошел к ограждению.
Серый, едва подняв на меня глаза, мотнул головой на розовощёкого.
- Иди сюда, - сказал розовощёкий на чистом русском. - Там. Пройди между стоек. Пропустите.
- Your name, - сказал серый из-за стекла.
- Зовут тебя как, - перевёл розовый.
- Медведев Фидель Рамазанович, - отвечаю. Протягиваю паспорт.
Серый неожиданно напрягся.
- Не делай непрошенных движений, - поспешил сказать розовый. - Особенно в сторону господина офицера. Только отвечай на вопросы, которые тебе задают, и делай только то, что тебе командуют. - И очень тихо добавил, - тогда выживешь здесь, турка.
Серый как-то очень неохотно взял мой паспорт.
- Попал ты, Фидель, аж в три списка, - хмыкнул розовый.

Да. Попал.
Дело было в Джей-Эф-Кее, в аэропорту, в Нью Йорке.
Я прилетел.
Иммигрирую, типа. Не типа, конечно. Совсем. Совсем иммигрирую.
Бумаги все правильные. Всё выправил. С обеих сторон.
Нашим… м-м-м… русским… м-м-м… российским я не наден.
Этим… я тож не наден, оф корс. Но чо?.. взяли.. зачем-та.

- Ты и Медведев, и Фидель, и Рамзанович, - склабится розовый. - Как тебя американскому государству понять?
- Рамазанович, - говорю.
- Чего? - переспрашивает.
- Папу Рамазан звали. В честь праздника. Его дед, мой прадед, муллой был, там, в селе, в горах. Шесть внучек у него было, потом внука Аллах, эс-вэ-тэ, азза ва джаль, ему даровал. Вот, не постеснялся прадед внука Рамазаном назвать. В первую чеченскую отец погиб.
- О, - пожимает плечами розовый, - ты ещё и сын террориста.
- За федералов отец воевал. За Россию погиб, - отвечаю. Челюсть мою сводит, но, ладно, не заплачу. Перед отъездом Саня дыхательным упражнениям научил. А Саню карелы дыхалке научили, пока он на метеостанции дондонил там два года.
- А Фидель почему? - переводит тему розовый.

Я думал. Блин, врут. Всё врут. Нет её Америки-то. Врут, чтоб бабло сшибать. Поеду проверю, думал.
Я жирафа в московском зоопарке видел, значит, жираф, есть, не сказка жираф, или бегемот. Тоже существует.
А где я в России Америку увижу. Ну, нет её там. Да и зачем ей там быть…
А я любопытный. И дотошный.
Поэтому холостой, наверно. Девушки и красивые, и добрые, и умные были. А вот, как мама не было.
Неужели мои дети не заслуживают совершенной женщины, - думаю. Как мама?

- Мамин папа был секретарём поселкового комитета Коммунистической партии СССР и работал директором совхоза “Мирный”, под Челябинском. Совхоз выращивал свиноматок и боровов на расплод. Тетя по всему Союзу свиное семя возила.
- Семя? - кривится розовый.
- Семя, сперму, - говорю. - Искусственное оплодотворение. Знаете? А то ждать, когда у них, у боровов встанет. Так страну не накормишь. А тетя даже до Амстердама доехала. Продала им свиной малафьи. “Мир, нефть, сперма,” - кричали нидерландские друзья, провожая её на борт Аэрофлота.

- А Фидель? - допытывается розовый. - На Кубу тётя летала?
У товарища Кастро был юбилей. Все дарят стандартно - часы, запонки, эту штуку на галстук, главно, чтоб с бриллиантами было. А дед говорит, давай борова подарим. Уралец сказал, уралец сделал. Хотя дед себя всегда сибиряком считал.
Тетя вручает товарищу Фиделю борова: “На многие, долгие годы кубо-российской дружбы”.
Фидель потрогал борова: “Большой друг. Многих кубинок осеменит. А звать как?”
Тут тетя напряглась. Вопрос был пропущен и по партийной, и по политической линиям, и по КГБ.
А тут охрана несёт Фиделю телефон - срочный звонок из Москвы. Сам Генсек звонит.
“Да. Да, - отвечает Фидель, - сьертаменте. Будь здоров, амиго мио.”
Фидель кладёт трубку, обращается к присутствующим: “Товарищи из Москвы предлагают назвать борова Иван, по-испански Хуан, а Вашего племянника, уважаемая Елизабета (тетю звали Лиза), назвать Фидель. Вы не против?”
Тетя Лиза опешила: “У меня нет племянника.”
Фидель посмотрел на бриллиантовые часы: “Семнадцать минут уже как есть. Три кило, пятьдесят сантиметров. Мама с ребенком. Папа с врачами.”
- Так, я стал Фидель, - говорю.

- А Медведев почему? - обреченно вздыхает розовый.
- Вы о председателе совета директоров ОАО «Газпром»? - улыбаюсь.
- Типа. А то, глядишь, он следующим русским президентом станет.
- Он может, - говорю, - но мы даже не однофамильцы. Мамина мама, моя бабушка, была блокадница. Шла тогда девчонка голодная по Питеру. Голова кружится. Сирена ревёт. Вроде бомбёжка. Эта сторона улицы наиболее опасна, - читает. Тут солдат её в охапку гребёт: Убьёт, дура. Тянет в подвал дома напротив. За ними та стена с надписью валится от бомбы. В подвале уже очнулись, осмотрелись. Никого. Бомбёжка продолжается. Ещё раз осмотрелись - ей восемнадцать, ему двадцать. Он симпатичен, она красива. “Как звать тебя,” - бабушка спросила. “Медведев,” - ответил и ушёл навсегда. Теперь все её потомки - Медведевы. Ну и я.

- What? - спрашивает серый иммиграционный офицер.
- He’s fine, - отвечает розовый переводчик.
- Mister mEdvedev. Welcome to the United States of America, - поставив штампик, говорит серый, отдавая мне паспорт.
- Добро пожаловать в Штаты, - переводит розовый, - господин мЕдведев. Всё переврут как им удобно. Им удобно ударение на первый слог делать - пЕтров, стЕпанов, мЕдведев. Вот тебе моя бизнес-карточка, если что там, переводы, или уроки английского, или что ещё, там, машина нужна или апартмент. Звони двадцать четыре-семь. Концевич я, Петр Савельич. Так, мистер кОнцевич я у них, ну прикинь. А я Петр! Без ё! Прикинь.

- С Новым годом! С наступающим Рождеством, - уже в догонку кричит мне Петр Савельич.