Память

- Опускайся! Глубже! Глубже!

Ноэль с детства боялся воды, особенно нырять. Но этот страх он держал при себе всю жизнь. Ещё больше он боялся насмешек. Отпуска он проводил исключительно в горах. А по возвращении с деланным воодушевлением комментировал сослуживцам свои фото и видео, наловленные в местах отдыха.

Слегка повернув голову, Ноэль с любопытством смотрит как в соседний отсек погружают очередную женщину приблизительно его возраста. Хотя, вряд ли его, - и усмехается. Из-под раструба выпрыгивают пузырьки воздуха, плавно взмывая к поверхности.

 - Отвернулся! Быстро! Кто включил свет? Да сколько ж можно?

Куратор яростно давит на макушку Ноэлю.

 - Не отвлекайся! Включайте уже подачу!

В наушниках извилистой лентой плывёт нехитрая мелодия, бесцветный голос по-новой внушает надоевшие за последние десять сеансов мантры. Хватка куратора слабеет. Как и прежде, - терпения у них нет. Не тот класс, ребята, не тот класс.

Давным-давно... По скошенной шёрстке лужайки он бежит раскинув ручки как крылья.  Распахнута калитка, и в ней появляется мама - с гостинцем в руке за спиной. Бабушка на веранде - пухлая как облачко, кричит - осторожно, зайчик, не упади! В небе искрится жаркое солнце, по сетке забора прыгают воробьи, и вот оно, вкусное ледяное лакомство в блестящей обёртке из рук мамы...

 - Стоп! - кричит куратор, - поднимайся.

Как бишь его? Филипп? Фёдор? Он новенький. Прежний, Миша, сдулся.

 - Как тебя зовут? - спрашивает Филипп/Фёдор.

 - Ноэль Березников, - отдышавшись, хрипит Ноэль, - слушайте, давайте уже сегодня я поем и отдохну, устал, сил нет.

 - Все устали. - зло сверкает глазами куратор. Молодой, нервный. - Вы ментально сопротивляетесь, поэтому будем продолжать, пока установка не сработает.

 - Не сработает, - эхом устало ответил Ноэль.

 - Ещё раз пробуем. Наташа, готовь трубу.

Громоздкий агрегат похож на чудовищного размера печь из детской книжки с народными сказками. Куда старая бабка (и насколько старая - усмешка снова поползла по лицу Ноэля) пыталась запихнуть маленького мальчика. Прямо как сейчас будут заталкивать и его самого.

 - Ложись навзничь. Да ты и сам знаешь. Наташа, включай, он готов.

Прохладное ложе дёрнулось под спиной и потащило Ноэля внутрь вибрирующего тёмного жерла.

Клаустрофобия тоже один из страхов Ноэля. После того, как одноклассники когда-то заперли его в собственном шкафчике после уроков, и забыли выпустить. Но разве это отменяет тот самый чудесный миг пробежки по сочной мягкой траве к маме, любимой маме, источающей любовь как чудесный аромат духов, протягивающей ему наивкуснейшее мороженое?

 - Наташа, выключай!

 - Итак, пациент, как тебя зовут?

 - Ноэль Березников.

 - Ты ошибаешься. - злые глазки так и буравят. Надеется, что может обмануть сам себя?

 - Ошибаешься ты, парень.

 - Наташа! - взвизгнул Филипп/Фёдор, не отводя сверкающих ненавистью глаз от Ноэля, - отправляй докладную! Пациент не управляем!

Близко наклонясь к Ноэлю, он шипит:

 - Особенным нередко ставят уколы. И это уже навсегда, - тонкие губы растягиваются в кривой ухмылке, - только еда через трубочку и памперсы, пациент.

Да, о таком он слышал. Рассказывали. Может, ну их, соврать? Овощная жизнь недолгая, говорят, год такого режима, - и в компост.

Но как же хочется остаться самим собой...

Согласно новым правилам Корпоративное общество исторгало изношенных временем работников, предоставляя им полный пансион в специально отведённом для этого районе, огороженном по периметру глухой непроходимой стеной. Что там за ней происходит, что делают или не делают пойманные, нигде не освещалось, ходили только слухи-догадки. В такие поселения, устроенные на окраинах крупных городов, свозили пенсионеров, доставляя их из других регионов. А для верности, чтобы точно не сбежали, всем новоприбывшим стирали память. 

Электроды покалывают в шраме на макушке и висках, в голове лёгкий шум. Давление?

В третьем классе Ноэлю купили велосипед. Двухколёсный, с удобным кожаным седлом. Раскатывая на нём по улице, ловко объезжая ямки и лужи, он представлял себя ковбоем с револьвером в кожаной кобуре на боку. Однажды, улепётывая от зубов очередной собачки-истерички, он свалился в канаву и рассёк голову о придорожный камень. Эх, руки привязаны, не потрогать тот шрам.

 - Отключаем! Наташа! Отключаем! У него, кажется, ожог...

Глаза туманит. В ушах будто набили вату.

 - Как тебя зовут, пациент? - кажется, что спрашивают издалека.

 - Но... не знаю... - соглашается Ноэль. Пусть. Пора заканчивать эту катавасию.

 - Наконец-то! - торжествует из ваты голос Филлипа/Фёдора, - Наташа, оформляй, да поскорее, мы и так засиделись.

Как же хочется остаться самим собой, и - помнить, помнить. То, что было давным-давно. Ещё до того, как Ноэлю в госпитале после ранения вживили нечто, что назвали запасной картой памяти. Это, как ему сказали, был эксперимент, испытание. И взяли подписку с матери о неразглашении, а мать - обещание с него. И Ноэль не разглашал. Никому. Он пережил жену, детей, внуков. Система много лет не замечала сбоя - что некто живёт и работает по не разрешённой сетке. Ему так долго везло. Но однажды он споткнулся в узком коридоре учреждения, где работал, и не смог сразу встать. И стал пленником. Теперь его запрут, как и прочих отработавших корпоративных единиц, за непроходимой стеной молчания о прошлом.

Но память Ноэль не отдаст.