Ковер (для Клары)

Шмыг!

Было слышно, как зевнула луна. Как будто бы, оттолкнувшись от нее, там, в верхах, что-то вернулось. Что-то начало елозить у Таньки по лицу, вызывая смех. Она вспомнила: бежала. Дождь – словно струя, словно сверху ссал Виталик. И она смеялась от дождя, не могла остановиться, и даже люди стали смотреть и порицать. Дура, что ли? Нельзя так смеяться?

Ох!

 Все туалеты в доме вдруг зашумели – как будто невидимый командир призвал, и так и началось утро. Оно зажимает. Хотя, это мужик же может сказать так – мол, зажало. Но дело ведь ситуативное.  

Цвеньк!

Офис – минотавр. Но он, сволочь, медленно ест душу, лучше бы сразу. А еще лучше бы – чтобы все знали, что Виталика нет, и что он – не то, что под ковром, он еще хуже, он – часть того ковра.

Тревожились менеджерши. В коридоре уборщица упала в ведро. Директор был сволочь, из овощей, с колючками.

- Он смотрит на мою жопу! – закричала Еланская.

Это было в курительном уголку, словно бы в локальной тюрьме. Туда, дальше, коридор вел в магазин биодобавок. Оттуда иногда выносило тело проезжего баскетболиста. Как его звали? Саша? Было время – были одни Саши. Страшно. Как-будто кто-то специально унифицировал и обезличивал мужчин.  Так он – словно кто-то насильно тянул, за ноги, за голову.

- Неплохой, но слишком длинный, - оценивала его Подушкина.

- А у меня – Виталик – под ковром, - как бы между прочим проговорила Танька.

Дзыньк.

Это там, у биодобавщиков, звякнуло – потому что открылась дверь, и вышел Шелестов, директор ихний. Он двигался к шефу (старое обозначение сортира), ибо он, шеф, был в общем потоке левых коридоров. Шеф синий, крашеный изнутри. Приемистый на биоматериалы.

- Морду разъел, - прокомментировала Еланская.

- А Виталик….

А никто не слышал – потому что голос был как у воробья после наводнения. Шелестов – тот же воробей – которого накачали насосом, но потом немного приспустили – старым мячиком. Какая баба будет о такого тереться?

Зомбированные буднями посетители мучались. Таня работала в магазине домашних растений. Аура. Специальный кот на окне. Легкий отчужденный трип-хоп из маленького черного динамика. Хорошо, что нет шефа. Мужское, деформированное. Сволочь – ведь тоже в мыслях ее вертел. Старый. Не новьё.

Вернувшись домой, пошла к блестящей гусиной шее крана. Смотрела на ковер.

- Виталик, ты не выйдешь!

Хорошо, что кто-то может быть наказан. Дерзость миниатюрного мужчинки, взятая в отдельный кластер. Надо было менять коней на переправе. Надо было брать, когда приглашали туда, где больше дают. Но Виктора прогнала сама – не понравились надбровные дуги – словно кто-то подливал яды в генетический состав. Наверное, и волос лишних много. Нет ничего страшнее волосатого живота.

Но Виталик не выйдет!

Она вдруг поняла, что он там, под ковром, как АПЛ, утонувшая, ржавая. Но вряд ли атомная лодка. Много понту. Дизель.

ВОНЬ!

Как-то купил он сельдь. Словно шпиона домой привел, словно изменил с каким-то животным из зоопарка. Хорошо, девчата в магазине поддержали – кричали – мой тоже, гад, селедку покупает! Танька тоже ведь из-за сельди разошлась. Но никто не звал – сама очистила себя от мужчинки.

Кожура.

Смотрела, бежала, кричала, ай, ой, уй. Как-будто там, за дождями, стоял немного урезанная копия баскетбольного менеджера. Молодой, гладкий, кожа масла достойна журнала.

- Виталик, ты выйдешь?

Он тут застонал. Ковер заходил ходуном. Волны. Да, сверху мое, оно такое, шур-шур, жых-жых. За стеной бахнул лифт. Смеялась молодежь. Виталик миновал середину, добрался до края, но также оставался там, под ковром.

- Мама твоя спрашивала, - хихикнула Танька, - говорят, да где же он?

- Бу-у-у-у, - донеслось.

- Никто не может тебя найти. Слышишь? Нет тебя больше. Только я могу тебя вернуть. А не могу. Нет, Виталь. Ты там. Пойми. Это все.  Все уже.

А вокруг – мир улице и лиц, какая-та шахматная доска, где одни пешки, но это не шашки. Тут особая мелкость. Все это шелестит, все это колышется, хоть бы кто взял и пригрел. Чтобы было мужское молоко. Чтобы – юное, как только с фабрики по изготовлению душ и тел.

- Виталь? Ты не голоден?

Нет, не ответить. Нет рта. Впрочем… Ты же стараешься. Ты же говорил  - надо быть упорным, надо греметь свой мужской харизмой, надо рвать. Рви, рви, Виталь.

- Продаю ковер, - написала Танька на Авито, - старый. Отдаю почти даром. Самовывоз.