Внутри убийцы. Песок.

Раньше здесь было шумно и живо. Сейчас лишь жёлтый песок, перегоняемый горячим ветром, еле слышно шлифует бездыханные камни. Под одним из них – мой дом. Когда-то давно, во время Великого Пожара, я нашёл пещерку, едва заметную из-под валуна, спрятался в ней, что и позволило продолжить моё существование. Я разбил нос, панически раскапывая вход в убежище, выбил часть зубов, сильно обгорел. Из последних сил забрался внутрь.

Не знаю, сколько я провалялся без сознания. Когда очнулся, меня сводили с ума боль и зуд. Не хочу думать, что бы было, если бы не прохлада и темнота пещерки. Но думаю. Я бы умер, как и все. Так много «не знаю» наполняло меня, медленно сбрасывающего кожу за кожей. С каждой становилось легче. Наконец, голод выгнал меня наружу, холодного, заторможенного и истощённого. Новая кожа блестела на солнце, жадно впитывая тепло. Я чувствовал, как моё тело напитывается силой. Вместе с ощущением жизни приходило и чувство голода. Оно было настолько мучительно, что я бросался на камни, хоть немного напоминающие мышь.

И вот однажды что-то глухо ударило по слежалому песку. Вибрация мгновенно прошила безжизненную поверхность и моё измученное тело на ней. Я пополз в ту сторону. И увидел Его. Ничего прекраснее за всё своё долгое существование не встречал. Мощные, лапы, увенчанные длинными острыми идеально правильными когтями, уверенно удерживали орла на растресканной почве. Широкая грудь, покрытая коричневыми в крапинку перьями мерно вдыхала и выдыхала раскалённый воздух. Огромный загнутый вниз клюв резко вертелся, принюхиваясь в поисках еды. И глаза. Чистые и блестящие, как родниковая вода на дне тёмной пещеры. Такие холодные и при этом манящие. Такие жестокие и одновременно наивные. Мне хотелось рассмотреть их поближе. И я, преодолевая оцепенение очарования, подползал всё ближе и ближе к Нему. Не знаю, почему Он не улетал. Возможно, хотел подпустить меня поближе и съесть. Это пустыня. Здесь даже орёл не прочь склевать удава.

Я обвил его сухие жилистые лапы. Прижался глянцевой кожаной грудью к шершавой перистой груди. Добрался до шеи. И вот-вот бы уже увидел то, зачем полз, казалось, всю свою жизнь — Его глаза. Но в этот момент почувствовал, что орёл захотел взлететь. Я не мог отпустить. Прижимался к тёплому и мягкому телу всё ближе и ближе, чувствуя, как с каждой секундой дыхание в моих объятиях становится всё слабее и слабее. Мне просто хотелось, чтобы Он остался со мной. Я так сильно сжал свои объятия, что мои рёбра начали хрустеть. И Его тоже. Но остановиться было невозможно. Все те голод, боль, обида и одиночество, что уничтожали мою душу всё время после Пожара, превратились в бесконечное чувство любви, нашедшее выражение в желании выразиться самыми крепкими и нежными на свете объятиями.

В какой-то момент я понял, что орёл уже давно не дышит, что мы лежим на песке. И подполз к Его глазам. Они нелепо торчали из глазниц, выпученные как стеклянные пуговицы. Меня едва не стошнило от такого зрелища. Мышцы разжали хват. И я бросил отвратительно покорёженное дохлое тело высыхать на солнце. Но в течение множества шкур, которые сходили с меня на дне крохотной пещерки, из темноты смотрели наполненные жизненной влагой орлиные глаза.