Казантология. 1. Восточный Великан

- У нас под крышей, на чердаке жил Великан. Над восточным торцом дома. Там по утрам всегда очень светло, а потом до самого вечера полумрак. И яблони и тополя вперемешку, ростом с дом. А старушка на пятом этаже была глухая совсем, поэтому она и не понимала, что над ней кто-то живет, хотя топать он должен был еще как.

А еще он прямо рядом с ее окнами, и над ними, и по бокам, наделал полочек. Летом он выращивал на них цветы, такие, похожие на фиалки, но не фиалки, они как вьюнки сползали вниз. А зимой он на этих полочках кормушки для птиц делал. Для снегирей и воробьев. А ворон всегда отгонял. А голубей не особо любил, хотя именно голуби мне про него и рассказали.

- Так высоко же. Не с пять этажей же ростом он был. Как он до этих полочек до доставал, из-под крыши дотягивался что ли?

- Да летал уж он. Только совсем рано, когда только солнце поднималось, чтобы в глаза не бросаться. Это летом, когда цветы поливать нужно было. У него окошко было прямо в крыше. Ну, такое немаленькое окошко, как дверь. Он через него вылетал с лейкой, и по-быстрому облетал вокруг всего торца, цветы польет, поправит, мелкошмыгов распугает, и обратно к себе. А зимой по утрам темно же, его в темноте никто и не видел, так что и не знал о нем никто толком. А старушка если и видела его когда со своего балкона, так особо внимания не обращала.

Король остановился, осмотрелся по сторонам и неожиданно проворно и очень громко свистнул. И все кругом словно вздрогнуло от его свиста, испуганно встрепенулось - и кроны деревьев, и чердаки домов вокруг, и кусты просыпающейся сирени, и даже вода в лужах. Вздрогнуло, ожило, зашевелилось и заурчало. Это его подданные услышали зов.

Голуби были везде, просто прятались, как Восточный Великан, не бросались в глаза. Но услышав свист они все послушно повылезали из своих укрытий и поспешили к Королю. И потрепанные морозами сизари, и брошенные новобрачными альбиносы с мохнатыми лапками, и пятнистые бастарды, и шоколадные полукровки - грязным апрельским ураганом и слившимся в единый вулканьим рокотом они опускались рядом. В парке на ближайшие метры вокруг исчезли под ними и асфальт, и начинающаяся трава. 

-Страшный он был конечно. И поэтому тоже прятался. У него морда была почти без носа, как у свиньи, и глаза огромные, и уши, и лысый еще. Но так то он здоровый мужик был и сильный. Но ведь страшный, да и великан еще - зачем такому показываться и пугать всех. Не все же как старушка глухие и слепые, или как мелкошмыги, которые скорее делали вид, что боялись его. Он ведь если кого и ловил из них, так не убил ни одного. В кулак зажимал и орал на них, а все внизу думали, что это по утру от вокзала гудки поездов доносит. Говорить то он толком не умел уж, придурковатым все-таки был. Да нормальный и не будет один под крышей жить. Проорется на них и отпустит. Правда, слюнями забрызгает, им потом свои эти кафтанчики стирать приходилось, но не убивал уж.

Я тогда улыбнулся. Как то даже немного грустно улыбнулся. Уж больно правдиво все рассказывал Король, и трудно было ему не поверить. И безуминка не блеснула ни на секунду маячком ни в бледно-голубых глазах, ни в не по возрасту звонком голосе, ни в проворных жестах. А он опять, и опять проворно полез в огромный, ни раз стираный и когда-то черный пакет, глубоко зачерпнул полную ладонь и с размаху полукругом швырнул сверху на голубей пригоршню пшена.

И как бы подданные ни хотели просто видеть Короля, угощения они ждали тоже. Затолкались, загудели, зафыркали. Некоторые даже подрались. Но Король кидал далеко и часто, стараясь не обидеть никого, да и пакет был большим.

- А почему был, - спросил я. - Куда он делся то?

Старик ответил не сразу. Сначала аккуратно сложил опустевший пакет и спрятал его за пазуху. Потом оперся на тросточку, задумчиво посмотрел на воркующее озеро под ногами и только потом ответил.

- Туда же, куда идем и все мы. Не мы с тобой. У вас свои дороги. Мы. Которые здесь живут с времен безлюдья. 

Король развернулся и медленно побрел по дорожке к окраине парка. Я шел за ним, а птицы послушно и аккуратно расступались, давая путь, опасаясь помешать.

- В июле жара была сильная. В тот год даже деревья пожелтели летом от жара. И цветы начали вянуть, а он несколько дней не вылетал их поливать. Мелкошмыги его дверь-окно с трудом, но всем скопом открыли, а он лежал и спал под ним, а рядом полная лейка стояла. Пытались его разбудить, но так и не смогли. Очень крепко он заснул. Крыша же железная, от жара раскалилась, вот он и закемарил, да сильно слишком. Они от жары цветы спрятали, поближе к нему под крышу занесли, все полили. Ну и эти фиалки-вьюнки за остаток лета то разрослись, его обняли и через него проросли. А потом через незакрытое окно и на крышу выбрались и до первых снегов цвели. Очень ярко, и пахли вкусно на всю округу, словно кто-то торты сладкие готовил все время. С карамелью и малиной. 

Старушка там еще года два прожила, но потом и она ушла. Но она ваша, она по-вашему ушла, когда сидела в кресле на балконе, смотрела на распустившиеся под нею яблони. А на крыше потом больше ничего не росло. Мои воркуны ее заселили, раньше то он их на дух не переносил, даже близко не подпускал. А сейчас там пусто. Ни травинки не осталось, всё, и он сам, в запах и цвет вышли, над другими крышами растворились, над городом.

Пока мы шли, голубей у ног становилось все меньше. А когда подошли к подъездной двери не стало вовсе - только несколько самых преданных проводили нас до конца, но тактично держались уже поодаль.

- Вон там он жил, - старик мотнул головой в сторону и вверх.

Дом, сталинских времен, итак был высоким, несмотря на всего пять этажей, так и стоял еще под горку, так что восточный торец был еще выше и словно киль над водой висел над округой.

А внизу были яблони, еще стыдливо голые в апреле. И огромные тополя, заглядывающие кронами в окна верхнего этажа. И между верхних ветвей был виден одинокий балкон и два торцевых окна. И пустые маленькие полочки над ними и рядом. 

- Ремонт у нас делают, капитальный. Давно уже пора. А то сейчас в таком доме выжить могут только тараканы и интеллигенты. Ну или такие, как мы с Великаном. И то не выживаем. И крышу перекрывать будут, так что не останется ничего. Со временем забывается и исчезает все.

- Время забвения, - прошептал я словно сам себе. Но Голубиный Король услышал, неожиданно ясно и цепко посмотрел мне бледно-голубым прямо в глаза.

- Время забвения еще нужно заслужить. Сначала нужно достойно пройти времена потерь.

Он не сказал больше ничего. Просто исчез за подъездной дверью.

А на улице заканчивался апрель. Из открытой рядом форточки запахло жареным минтаем в сыре и с овощами. А переулками до меня долетели саксофонные переливы уличных музыкантов, выбравшихся с теплом в Лядской садик.

В тот вечер я уже был слишком умным для счастья. В тот апрель я учился быть слишком стойким для горя. Когда я под вечер познакомился в парке с Голубиным Королем, мои корни начали прорастать через сердце города, как фиалковые вьюны проросли через тело Восточного Великана.

Так началась моя Казантология.