Шариковая ручка с характером

Вчера домой иду, а у подъезда — смотрю, стоят. Вся честная компашка, кто с чем, бит да граблен, как говорится. Я-то уж с ними давненько не якшаюсь, как на той неделе на работу устроился, так и всё. В газету пошёл работать слесарем.

Понимаю, значится, что меня ждут.
— Здарова, Петруха! — окликнул меня Лёха Полтораха. — Ты чё, братан, работаешь теперь? Чё, в газете?
— Ага, — говорю.
— А напиши про нас, про корешей, чтоли, — это к беседе присоединился Саня Чекмарь. У него нос красный и в кармане, как обычно, фунфырь. Манит, зараза, но я кремень. В газете же работаю, чё щас.
— Напишу, чего не написать! — падаю рядом на скамейку, ищу по карманам ручку да листок. Так, для важности. По факту я ж слесарь простой.
— А чё писать будешь? — это Манька Синеглазая спросила. Всё меняется, а Манька Синеглазая нет. Те же глаза, та же кофта.
— Диктуйте, я записываю, — отвечаю.
Все замолчали. Ручка вдруг стала писать самостоятельно. Ну напросились, чё. И полилось.

«Как у Сани Чекмаря колдун унёс богатыря. Как у Лёхи Полторахи за душою ни рубахи. Как у нашего Петрухи ни гусей и ни кукухи». Ну и так далее. Про Маньку ничего не написано. Солидарность женская же.
— Эээ, ты чё, а? — Лёха схватил ручку и бросил в мусорку. Она выпрыгнула и давай резвиться дальше. Запела вслух — как вам такое, а? Те же скабрезные стишки, только вслух. Манька залилась смехом. Подавилось. Чекмарь её по спине, она в крик. Ручка поёт, Манька кричит, хотя не давится уже.

Лёха тоже не смолчал. Взалкал искусства. Ручка не унималась:
— Как у нашего у Сани брат играет на баяне!
— Ишшшь, сволота! — Саня вытер нос и бросился за ручкой.
Но она с характером тоже. Заскочила на гаражи и оттуда дразнится. Я запереживал. Ну а что я сделаю? Ничего. Кабы знать, чего ей надо, то да, а так нет.
Полчаса прошло. Сидим на лавочке, думаем об высоком да дымим. Ручка рядом лежит, навела шороху. А листок Лёха изорвал и выкинул.
— Пошли домой, зараза! — говорю ручке.

Она раз — и опять на гаражи. Ну что тут сделаешь? Вообще ничего.